Германские разведчики выяснили, что мятежные заявления, доносящиеся с российской стороны, — чистая патетика и за тактикой Иоффе и Троцкого «не стоит никакой силы»[3431]. Международная социал-демократическая пресса[3432] начала подозревать, что в Брест-Литовске разыгрывается комедия с заранее распределенными ролями, которой армия купленных услужливых рабов платит дань немецким военным. Ленин по своим тактическим соображениям не стал препятствовать руководителям делегации в их тактике затягивания[3433], германский министр иностранных дел фон Кюльман поддался интеллектуальному очарованию уловок российских контрагентов в вопросе права на самоопределение и попробовал склонить на свою сторону канцлера[3434].
Только ВК следило за «всей этой брестской комедией мира»[3435] с усиливающимся недовольством и «растущим нетерпением»[3436]: ведь ему, чем скорее, тем лучше, нужен был мир, который позволил бы снять с восточного фронта остаток дивизий. Распоряжаясь 5 января 1918 г. провести приготовления к атаке на Динабург (Двинск) и давая 31 января указание о подготовке операции «Удар кулаком»[3437], Людендорф не возвращался с враждебными намерениями к оговоренному в их с Лениным соглашении плану Б. Как свидетельствуют записки Макса Хоффмана[3438] и доказал реальный ход операции, он не думал о занятии российской столицы (во всяком случае с боями): всего двум-трем дивизиям надлежало выступить на восток вдоль железной дороги Венден — Валк — Псков, а гарнизону островов Эзель, Даго и Моон перейти по льду Рижского залива на материк и двинуться в направлении эстонского города Пярну. Замысел Людендорфа читался яснее ясного — он хотел приближением германского фронта усилить давление на строптивых товарищей Ленина, которое в октябре 1917 г. дало тому аргументы, чтобы взять верх над большинством своей партии.
Решающим днем стало 10 февраля 1918 г. После того как Макс Хоффман постепенно открыл немецкие территориальные требования, Троцкий воспользовался возможностью для ответного хода, который снискал ему восхищение революционного пролетариата многих стран и уважение эсеровских партнеров по коалиции[3439], но всего лишь преследовал согласованную с Лениным тактическую цель «педагогической демонстрации»[3440]: его заявление, что Россия прекратит войну, не подписывая договора, должно было ввиду слухов о брестской комедии с распределенными ролями дать рабочим Европы, только до подписания мира, «яркое доказательство смертельной враждебности между нами и правящей Германией»[3441]. Этим тактическим ходом, порожденным необходимостью держать идеологическую марку, Троцкий вынудил германскую сторону принять решение.
12 февраля Крыленко для официального подтверждения объявленного Троцким прекращения боевых действий отдал приказ об окончательной демобилизации всей русской армии на всех фронтах. Он распорядился немедленно отвести фронтовые войска с первой линии и сосредоточить на резервной линии, чтобы отправлять вглубь страны по мобилизационному плану. 13 февраля были уволены из армии возрастные классы 1908–1909 гг., в последующие дни классы 1910–1912 гг. и 16 февраля класс 1915 г. Русской армии не стало[3442].
Ввиду столь неожиданного поворота император отозвал министра иностранных дел из Брест-Литовска и собрал на заседание в Хомбурге Коронный совет, где главы соответствующих ведомств должны были выработать недвусмысленный ответ на ошеломляющий «театральный номер»[3443] Троцкого. На заседании Коронного совета 13 февраля 1918 г.[3444] личная заинтересованность Людендорфа в поддержке режима Ленина как своего надежного партнера на востоке проявилась особенно ярко. Позиции Людендорфа и императора в вопросе о мире со времен их встречи в августе 1916 г. в Плессе диаметрально изменились. Император, возмущенный русскими радиограммами, подстрекающими немецких рабочих военных заводов и матросов к бунту вплоть до убийства офицеров, и докладами своего морского представителя Кайзерлинга об «удушении» петроградских элит, желал устранения большевиков с восточной орбиты империи («большевиков перебить как можно скорее», «итак, большевиков — вон»), а Людендорф все еще разыгрывал карту мира. Пусть министр фон Кюльман определял цели германской тактики словами «удовлетворить Украину и ликвидировать большевиков», император требовал устранения последних и даже Гинденбург рекомендовал «русских побить… правительство сбросить» — первый генерал-квартирмейстер теперь, когда его союзник на востоке уже сделал «всю работу», жаждал только мира: «Немецкий народ хочет мира. Мы тоже. Тот, кто знает, какая на нас лежит ответственность, поймет, что мы хотим мира… Военные причины. Мы сможем вывести войска, только если будем уверены. Мы должны закончить войну на поле боя, для этого нам нужна свобода на востоке. Мы полагаем, что на востоке добьемся победы. Нам нужно иметь свободные руки». Дабы обеспечить эту свободу, Людендорф предложил марш вперед в России. От предостережения рейхсканцлера: «Мы рискуем забастовкой», — он высокомерно отмахнулся («забастовка — это не страшно»), так как знал, что Ленин педантично соблюдает соглашение об отказе от революционизирования Германии на время войны и тактику своих левых задир по разжиганию стачечного движения в Германии не поощряет. Если с учетом господствовавшего в Хомбурге настроения он и сказал: «Надо идти на Петербург», то запланированный «Удар кулаком» благоразумно ограничил более близкими целями: операцию надлежало провести только «до линии Динабург — Плескау [Псков] — Нарва»[3445], возможность продвижения дальше этого рубежа предусматривалась лишь в крайнем случае, если русские упрутся. Поскольку подобное казалось невероятным — каких-либо контрмер со стороны русской армии в течение операции не ожидалось, — Людендорф уже на заседании Коронного совета прозрачно намекнул на ограниченность своих целей: «Если у нас будет Динабург, мы сэкономим 1 дивизию». Взятие столицы и свержение большевиков даже в данной ситуации никогда не входило в его планы; он стремился наступлением усилить позиции Ленина настолько, чтобы тот справился со своими противниками в Совнаркоме (в Хомбурге Людендорф причислил к ним и наркома иностранных дел Троцкого, которого там всячески поносили) и смог подписать мирный договор: «Троцкого надо свалить, новое правительство подпишет мир». По предложению Гинденбурга Коронный совет единогласно решил объявить договор о перемирии расторгнутым и — по истечении предусмотренного договором семидневного срока — начать наступление.
