Ха-атта, Ха-атта, Те Бубас, взываем к тебе, Твой единственный подлинный наследник стоит перед тобой…
Деревья, здания, автобусы, люди — все отвлекало, все мешало Мифосу выслеживать седицию. На мгновение он почувствовал сильный жар, поднимавшийся от его лап, но потом все физические ощущения рассеялись. Теперь Мифос видел дом болезней, о котором говорил его повелитель: там были собраны вместе пострадавшие и заболевшие животные. Сквозь полусон Мифос наблюдал, и на него волнами накатывало отвращение. Он смотрел на клетки с проволочными дверцами. В них лежали кошки, одурманенные после операций, и собаки, сквозь повязки которых просачивалась кровь. Спаниель с забинтованным хвостом и коническим воротником на шее жалобно поскуливал, трогая лапой проволоку. Мифос отпрянул. Только люди могли придумать такую невероятную пытку.
Пленники в клетках не могли увидеть Мифоса, а он всматривался в них из полусна. Он передвигался свободно, крался по коридору, где пахло дезинфекцией. Проходил мимо одной клетки за другой, но нигде не видел седицию.
Навстречу ему быстро шел человек в белой одежде.
Мифос отступил в мир теней на границе сна и бодрствования.
— Но он был здесь… я его чуял… — прошипел Мифос. — И он все равно где-то рядом.
— Твои чувства тебя не подвели.
Это произнес не голос Сюзерена. Но и этот голос Мифос знал, — голос существа, преданного и Сюзерену, и империи Са.
— Великий дух Алия?
— Да, это я. Твой повелитель просил меня помочь тебе. Ты уже близко. Сделай шаг вперед.
Мифос шагнул к клеткам.
— Нет. В эту сторону. Найди меня.
Мифос повернулся, всматриваясь во Фьяней, полагаясь на голос, отыскивая ту, которая говорила. Но вместо этого увидел тропу к Мати, протянувшуюся перед ним, как черная река. На том конце ее появился спящий котенок, на его красновато-коричневой шерстке играли пятнышки света. Мифос всмотрелся в него, прищурив желтые глаза. Довольное шипение вырвалось между его стиснутыми зубами.
— Наконец-то…
И снова ушел в тень, откуда мог наблюдать, оставаясь незамеченным.
— Охота в двух реальностях все равно остается охотой, — сказал Сюзерен. — Ты неплохо потрудился, Мифос. Ты дважды нашел седицию. Он рядом и в земной плоти и шерстке, раненый, бесчувственный. И он рядом во Фьянее, где он ничто, просто бродяга, затерявшийся в бесконечном лабиринте. Скажи, в каком из миров ты намерен покончить с ним?
Тело Мати лежало неподалеку от хирургии, прямо в соседнем доме, свернувшись в корзинке, и его голова бессильно покоилась на лапах. Второе «я» Мати было еще ближе, оно путалось в лабиринтах Фьянея, слепо нашаривая дорогу, до него Мифос почти мог дотянуться когтистой лапой…
За полусном
Усы красно-коричневого котенка дрожали во сне.
— Сон снится, киска? — сказала женщина-ветеринар. Она легонько коснулась лба Мати, потом сменила ему капельницу. — Интересно… Может быть, мышку ловишь во сне?
Она включила телевизор и устроилась на диване, предоставив Мати дремать.
Мати огляделся в тумане сна. Сквозь слои тьмы проступали шевелящиеся тени. Он вошел в полусон, в коридоры Фьянея, как будто шагнул в закат. Купаясь в теплом розовом свете, Мати почувствовал себя ближе к матери, ближе, чем мог припомнить.
— Амма, я знаю, что ты рядом…
— Ты меня чувствуешь, — ответила она. — Твои инстинкты сильны. Это первая опора.
Она посмотрела на него золотыми глазами, похожими на глаза Те Бубас и на его собственные.
Ему отчаянно хотелось прикоснуться к ней. Но в мире полусна не было прикосновений.
— Амма, я позабыл про вторую опору! Мой рассудок подвел меня, даже после того как дух Байо велел мне помнить об опорах, даже после всего! Я думал, это ты на другой стороне дороги, хотя в то же время я понимал, что это не ты… Что-то исказилось ненадолго… Я ощутил это и тогда, когда умерла малиновка… а может, даже раньше.
В сознании Мати прыгали обрывочные мысли и фразы.
— Тебя обманули.
— Амма, кто-то хочет причинить мне зло! Я думаю…
— Да, дитя?
— Я думаю, кто бы это ни был, это он забрал и тебя. Ты говорила, что я должен начать новую жизнь, а потом… потом ты меня покинула. Я думал, ты меня просто бросила. А теперь понимаю, что ты старалась защитить меня…
Голос Мати звучал пронзительно, как металл, бьющий по камню.
— Мне казалось, я смогу тебя защитить, — ответила его мать, — но мне это не удалось. Я недооценила своих врагов. Но все это в прошлом. А теперь они стали твоими врагами, и ты должен устремиться в будущее, чтобы разбить их. Тебе нужно вернуться в мир бодрствования. Смотри!
Мати наблюдал в изумлении. Перед видением матери он увидел маленького темно-рыжего котика, свернувшегося в корзинке, мирно спящего. Он всмотрелся сквозь полусон.
— Это же я! — выдохнул Мати.
Он нервно протянул лапу, чтобы коснуться спящего, но до того было не дотянуться. Мати шагнул вперед, попытался еще раз, но его лапа повисла в воздухе.
— Все равно что пытаться достать луну… Прямо перед носом, но… Я не понимаю.
— Это твое первое «я». Твое физическое «я». Пока оно в безопасности. Но вскоре ты должен найти обратную дорогу к своему телу. Видишь тропу?
Первое «я» Мати вдруг оказалось где-то далеко, почти исчезло из виду. А дорожка между ними выглядела как черная извилистая река. Она напомнила Мати о вздувшихся водах у шлюза Крессида. И кое о чем еще. О реке его детства, огромной и бесконечной. Мати содрогнулся.
