Поборов дрожь, набрал номер и после первого гудка услышал робкое:
– Да?
Мы поговорили по душам. Я, как мог, убедил её, что зря она так себя корит, что хватит уже покаяний, что мы можем снова дружить, как прежде, стоит ей только захотеть. «Конечно, хочу! Спрашиваешь!» – восклицала Маша.
И мне стало почти легко, почти свободно. Если бы только не эти жуткие сны, о которых со страхом думал с приближением вечера, то я бы чувствовал себя абсолютно счастливым.
На другой день мы снова шли вместе, неловкости уже почти не было, и Маша прямо засыпала меня вопросами. А больше всего её волновало, почему я никогда не говорил, что играю на скрипке. Мне не хотелось сочинять правдоподобную историю, врать не хотелось тем более, поэтому я молча пожал плечами. Но она не унималась, выпытывала, дразнила, трепала за рукав куртки. Совсем как раньше. Я юлил и уклонялся от прямых ответов, пытался перевести разговор на что-нибудь другое, но безуспешно. Оказалось, её не так-то просто сбить.
– Ну же! Колись! Ах так! Не хочешь подобру-поздорову, значит, будем пытать.
И Маша вдруг крутанулась на маленьких каблучках и, сияя улыбкой, толкнула меня в грудь. От неожиданности я не удержал равновесия и завалился прямо в сугроб. Снег забился в уши, за воротник, в рукава, но всё это ерунда. Маша, смеясь, склонилась надо мной, а я смотрел в её глаза и чувствовал – вот оно, счастье. Такое огромное, что задохнуться можно.
– Слушай, нам надо непременно сыграть вместе! Дуэтом! – перед тем как мы разошлись по домам, сказала Маша. – Это будет потрясающе, вот увидишь!
Я снова молчал.
– Приходи ко мне со своей скрипкой? Сегодня и попробуем.
– У меня нет скрипки.
– А где она? На чём же ты?…
Вероятно, вид у меня в ту же секунду сделался расстроенный – на самом деле я просто испугался, не зная, как теперь выкручиваться, как объяснять, но Маша поняла всё по-своему и неожиданно проявила тактичность, оставив расспросы. Но идея с дуэтом овладела ею всецело.
– А пойдём тогда завтра со мной к Бернштейну! Он найдёт, на чём тебе сыграть. Я хочу, чтоб он тебя послушал. У тебя игра такая… совсем не похожа… ни на что. Даже не знаю, как сказать.
Мне не хотелось никуда идти, мне вообще не хотелось для кого-нибудь играть – слишком болезненным оказалось то, что я вспомнил. Кроме того, возникло ощущение, будто я вновь вступаю на тот же путь, что когда-то меня, другого меня, под всеобщие восторги и оглушительный успех привёл к чудовищному концу. Однако эта страсть к игре, точно огонь, уже охватила меня. И было в этом что-то роковое, гибельное, что влекло и одновременно отпугивало. Я же, как мог, противился, чтобы не потерять себя. Будто знал, что нельзя мне играть, что от этого станет только хуже, хоть и не мог объяснить даже себе почему.
А Маша насела всерьёз. Уже на пару с Анной Константиновной они уговаривали меня сыграть дуэтом на новогоднем вечере – такая уж в нашей школе традиция: первая часть любого празднества непременно торжественная, со всякими поздравлениями и номерами самодеятельности от каждого класса. Однако я и под двойным напором проявил стойкость, хотя отказывать мне вообще очень трудно, особенно Маше. Но чувствовал – так будет правильно.
Маша выступила одна, сыграла пару композиций из Битлз. Правда, ощутимо не хватало аккомпанемента. «Эти классику не оценят», – заявила она с усмешкой, кивнув в сторону ребят. Может, оно и так, не знаю. В принципе, Битлз мне тоже нравятся.
Глава 10
На каникулах мы с Машей виделись редко. Весь её день был расписан чуть не по минутам. К репетициям прибавились теперь ещё и занятия в бассейне.
– У меня дистрофия миокарда, – сообщила она. – Врач велел укреплять сердечную мышцу. Бегать или плавать.
– Правильно велел, – сразу же обеспокоился я. – Но только не переусердствуй, а то хуже будет. И вообще, одной физкультуры недостаточно. Надо питаться правильно, витамины пить. А главное, надо установить причину…
– О! Ты говоришь прямо как мой врач, – засмеялась Маша. – Не переживай, в общем-то, ничего серьёзного, нарушения лёгкие, но родители испугались. Вот и заставили в бассейн ходить.
– Ты умеешь плавать?
– Ну так… барахтаюсь потихоньку.
– А там есть инструктор, медик, ну кто-нибудь, кто отвечает…?
– Вроде есть… Слушай, а пойдём со мной! Там даже десятилетние мальчишки плавают. И вообще, там так здорово! Только одной немного скучно. Ну же! Чего ты боишься?
– Ничего я не боюсь, – соврал я. – Просто не люблю я…
Однако Маша и тут проявила настойчивость – подключила моих родителей, мол, раз от физкультуры я освобождён, то надо хоть как-то укреплять организм, а то скоро совсем зачахну-обессилю, а бассейн – это неимоверная польза. Те с её доводами согласились и в свою очередь подтачивали меня уже дома. Я всячески упирался, но маму мою не переспоришь. Так что с января мы стали ходить в бассейн вместе с Машей. Впрочем, тут я хитрил. Весь час, а то и два, что она плескалась в воде, я просиживал на лежаке или, устав от несмолкаемого шума и суеты, уходил подальше и слонялся по аквакомплексу.
В тот день мне надоело сидеть на одном месте. Я поднялся в бар и купил нам по бутылочке минералки.
Когда вернулся, стал искать глазами Машу, но среди купающихся её не было. А ведь я отходил минут на десять, не больше. Мелькнула мысль, что, может, она уже накупалась, вышла из бассейна и мы разминулись. Однако сердце, точно клешнями, стиснула непонятная пока ещё тревога.
Я бросился к бортику, вглядываясь в зеленоватую воду: вблизи ничего не видно, подальше – не рассмотреть. Обежал с другой стороны. Маша! Она лежала на дне, лицом вниз, только светлые волосы медленно колыхались в воде. Не колеблясь ни секунды, начисто забыв страх, я прыгнул в воду. Плавать я не умел, а если честно, то и ни разу не пробовал, но в ту минуту об этом даже не подумал. Набрав побольше воздуха, я нырнул совершенно на автомате, в один взмах подплыл к ней и, ухватив рукой за подмышку, потянул наверх. Только когда мы вынырнули, нас заметил кто-то из отдыхающих. Подбежали, помогли выбраться.
Началась невообразимая суматоха. Машу, уже посиневшую, положили на бортик, а меня сразу оттеснили в сторону. Стали звать врача, но кто-то сообщил, что своего медика в аквакомплексе нет. Отчаянно расталкивая локтями галдящих взрослых, я кинулся к ней. Какой-то толстый дядька пытался меня удержать: «Мальчик, отойди, не мешай!» Я гневно зашипел, вырвался.
Моя Маша была без сознания, изо рта и из носа пузырилась розоватая пена. Вены на шее резко взбухли, но пульс не прощупывался. Приоткрыл веко – зрачки расширены и никакой реакции на свет. Господи, нет! Только бы не было поздно! Начал реанимацию. Кто-то рядом голосил, кто-то требовал позвать «настоящего врача», но хотя бы не мешали, не оттаскивали меня от неё. Как только у Маши появились признаки жизни, я положил её к себе на колени вниз головой. Надавил на основание языка – тут же хлынула вода. Маша закашлялась. Слава богу, жива! Через несколько минут приехала скорая, и её увезли в больницу. Только тогда я смог наконец выдохнуть. Те самые люди, что поначалу не подпускали меня к Маше, теперь кричали, какой я молодец, не растерялся, спас. Герой! А меня взяла злость. Столько шуму от них, столько суеты, а толку-то – ноль.
