Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
Все вежливо засмеялись.
Борис внимательно следил за тем, чтобы аристократизм хозяйки оттенялся его ласковостью и не приводил к излишнему холопству гостей.
Слушали Беллу с замиранием, восторгом, шевеля губами в такт стиху, а потом шли в какой-нибудь другой номер и уж там, размахивая руками и форсируя хрипы, читали собственные сочинения и чувствовали себя анархистами, подпольщиками, готовящими заговор против императрицы, а утром вновь рассыпались в прах.
Приезжали в Пицунду налегке, с какой-нибудь дорожной сумкой, только жена Романа Сефа Ариэлла прибывала из Парижа с огромными чемоданами на колесиках, из которых добывались неведомой нам красоты одежды. Послушав однажды стихи Беллы, она выбежала в волнении из ее комнаты, метнулась к себе, распахнула чемоданы и вернулась к Белле с белоснежным комбинезоном с еще не снятыми бирками Армани или Диора. Белла надела подарок, все спустились в бар выпить кофе, Белла вертела в руках сигарету:
– Ну и как ей объяснить, что мне нужны маленькие линялые джинсики, и больше ничего! Неужели она не понимает?!
– Завтра же Белла передарит эту роскошь, – подтвердил Борис.
Она знала, что рампа горит всегда, сцена не меркнет ни на секунду и счет обязан быть сухим – в ее пользу. При любых обстоятельствах.
* * *
…У меня дома висит большая фотография, на которой Белла Ахмадулина снялась с Эдиком Елигулашвили. Они снялись обнявшись, с рюмками в руках, и смотрят друг на друга с такой нежностью, что я как-то спросила Эдика:
– Может быть, у вас был роман?
Он ответил:
– Ты думаешь, что может быть роман с иконой?
«Дорогой Эдик, благодарю тебя за долгие годы нашей дружбы, ни разу ничем не омраченной», – написала она ему в 1995 году, спустя не одно десятилетие после начала знакомства.
Белла очень тонко и точно чувствовала, в каком литературном жанре должны складываться отношения. С Эдиком Елигулашвили, которого Евгений Евтушенко прозвал «Ели-гуляли-пили-швили», проводившем половину жизни в грузинских застольях, где нежность нарастает по законам мастерства и ритуала, – жанр должен был соответствовать краткости и афористичности тоста, с броским, запоминающимся финалом, допускающим многократное цитирование.
Эдик, как многие грузины, охотно гулял по берегу моря, но не заходил в воду.
– Неужели, Эдик, ты никогда не купаешься в море? – удивлялся Борис Мессерер.
– Никогда!
– Даже в такую жару?!
– В любую. Я не могу войти в воду, в которой уже кто-то побывал…
– Нет, Эдик, я все-таки не понимаю, – продолжал Борис, – как это можно – всю жизнь провести на берегу Черного моря и ни разу в него не окунуться?!!
– Что же тут непонятного, Боря? – вступилась за Эдика Белла. – Вот ты, Боря, живешь в Москве, но ты ведь не бегаешь каждый день в Мавзолей?!!
К Белле, сидевшей в баре в Пицунде в большой компании, подошел местный сочинитель и, не веря своему счастью, попросил разрешения поднести ей свой сборник стихов. Ахмадулина с ласковостью медсестры заверила его, что подарок будет принят. Ошарашенный свалившейся на него удачей, поэт остолбенело держал в руках сборник, не в силах приступить к написанию слов восторга.
– Значит, вы разрешаете надписать вам свою книгу?! – всё переспрашивал он.
– Ну конечно, – утешительно кивала ему Белла.
– Прямо вот сейчас вот так возьму и напишу прямо: «Изабелле Ахатовне Ахмадулиной» (Белла Ахмадулина по паспорту действительно Изабелла. – Е.С.)? Прямо так и напишу?
– Можете написать: «Изе Мессерер», – улыбнулась Ахмадулина.
…Сидели в духанчике недалеко от Тбилиси. Произносили бесконечные тосты, выпивали. В углу сидел какой-то старик со слезящимися глазами, сидел один, среди шума и веселья, никто к нему не подходил, никто не звал его за свой столик.
– Бедный дедушка, – сказала Белла.
– Не жалей его! – ответили Белле. – Он был подручным Берии, все это знают!
– Бедный дедушка-убийца, – отозвалась Белла.
* * *
Еще одна домашняя фотография: мой отец стоит, обнимая Беллу Ахмадулину. Это 1962 год, писательская поездка в Югославию, мой отец, прозаик Григорий Скульский, включен в делегацию, Юрий Нагибин был с Беллой Ахмадулиной.
Спустя много лет Белла сказала мне:
– Хотите о моей матери? Она писала в ЦК письма с просьбой помочь ее заблудшей дочери встать на правильный путь!
В той югославской поездке она, может быть, скучая среди слишком взрослых людей, по-детски приникла на несколько дней к моей матери. И послала в Таллин в подарок какой-нибудь из дочек мимолетной покровительницы свой голубой костюмчик с золотыми пуговицами. Он достался мне, двенадцатилетней, и я долго его носила тряпичным предисловием к стихам.
Я очень рано вышла первый раз замуж. Мой товарищ по полудетскому браку к стихам был равнодушен, к моим особенно, и сколько бы я ни ходила с загадочным видом по квартире, кусая карандаш, непременно устраивал скандалы из-за немытой посуды.
– Я – поэт, понимаешь, поэт! – кричала я.
– Вот станешь Беллой Ахмадулиной, тогда и не будешь мыть посуду! – парировал муж.
При этом «Белла Ахмадулина» была для него не реальным поэтом, а неким собирательным «Пушкиным». «А посуду за тебя Пушкин будет мыть?» – мог бы он спрашивать меня на манер классного руководителя.
И вот однажды Белла Ахмадулина с Борисом Мессерером оказались в нашей квартире. Мой муж был так потрясен этой встречей с «Пушкиным», что буквально лишился дара речи, он только что-то шептал, лепетал и припадал к ручке. Уходя, уже в дверях, Белла обернулась:
– А вдруг ваш муж, Лиля, лучше моего? Не прихватить ли мне и вашего с собой?
И мой, сорвав с вешалки пальто, кинулся за ней по лестнице…
…Дома у моих родителей Белла была беззащитна и состояла только из стихов.
– Григорий Михайлович, – говорила она моему отцу, – ведь вас никто, наверное, не называет «товарищ»? Вам, наверное, говорят «сударь», «милостивый государь», признайтесь!
– Кошечка, прелестная кошечка, – расплывался отец.
Борис Мессерер нарисовал в альбомчик маме традиционный граммофон из своей коллекции, а Белла вскочила из-за стола, ушла в отцовский кабинет и оставила такую запись в семейном альбоме:
«Милому и родному семейству Скульских – слабоумный медленный экспромт.
Увы! Нашлась на козочку управа.Охотник – меток, если незлобив.Стал Ревель там, где козочка упала.Печаль, апрель, прощание, залив.Дом в Ревеле. Прелестна, одинокаДуша весны и города в окне –Ужель нужна погибель олененкаДню, Ревелю и мне в апрельском дне.27 апреля 1986 года»Скульптура черного олененка стоит у крепостной стены; всякий, кто идет с вокзала к центру, непременно видит эту фигурку. Но мало кто обращает на нее внимание: у нас сейчас на центральной улице сидит на скамье бронзовая корова с золочеными копытами, сидит, закинув ногу на ногу, и туристы непременно присаживаются к ней и фотографируются на память. А неподалеку, буквально за углом, на булыжном возвышении стоит бронзовый трубочист с позолоченными пуговицами; не сразу и не вдруг сможешь с ним сфотографироваться – очередь.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
