Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
За трупы. Микеланджело не мог без них обойтись, а в здешнем монастыре они были. Под угрозой отлучения (если не хуже) священник разрешал художнику ночами вскрывать трупы. Занятие не из приятных: ведь тела разлагались, как напомнил мне Юджин…
Как же священник разрешил такое? Что заставило уважаемого клирика пойти на этот серьезный риск? Возможно, подобно флорентийским купцам, он был не чужд прагматизма. Без сомнения, он понимал, что флорентийцы даже в лучшие времена не отличались пылкой верой, а времена были отнюдь не лучшими. Учел и появление гуманистов – светских интеллектуалов-вольнодумцев, вооруженных древними текстами и опасными новыми идеями.
Будучи прагматиком, Бичеллини знал, что Микеланджело находится под покровительством Лоренцо Медичи – самого могущественного человека во Флоренции и благодетеля его храма. Согласитесь: факт немаловажный. Но, быть может, существеннее другое: как и многие флорентийцы, священник умел увидеть талант. В угрюмом молодом живописце было нечто особенное – не обязательно гениальное, но просто необычное. И наконец, священник был готов рискнуть. Рискнуть с расчетом, но все же рискнуть.
Что говорит нам о природе гения история о Микеланджело и трупах из местной церкви? Для начала она напоминает, что гениальность не для чистоплюев: хочешь продвинуться – изволь пачкать руки. Иного способа напрямую наблюдать природу не существует. Это касается не только природных красот, но и более мрачных сторон природы.
Бичеллини же, подобно Аспасии из Афин, был незримым помощником. Такие люди, не будучи гениями сами, облегчают труд гениев. Это может быть и светская львица, которая сводит людей разных интересов, и хозяин галереи, который решает дать путь новому таланту, и почтенный патер, который на свой страх и риск помогает юному скульптору, излучающему спреццатуру.
Где есть деньги, там есть и конкуренция. И Флоренция времен Возрождения не была исключением. Да, над некоторыми проектами мастера работали совместно, но происходило это в условиях жесткого соперничества. Таланты соперничали с талантами, а покровители – с покровителями. Более же всего Флоренция конкурировала с соседями – Миланом, Пизой, Сиеной и другими городами. Подчас соперничество перерастало в войны, но чаще всего проявлялось в иных формах. Каждый из итальянских городов-государств хотел считаться «самым культурным». Это был редкий период в истории, когда во главе угла стояло не военное и экономическое величие.
Одна из таких культурных битв стала истоком Возрождения. Пиза опережала Флоренцию красотой, и флорентийцы жаждали исправить ситуацию. Возрождение – одна из эпох высочайшего взлета западной цивилизации, первоисточник всевозможных современных благ – началось с банального «кто кого обставит».
Год 1401 был неудачным для Флоренции. Она только-только отошла от эпидемии чумы. Между тем миланские войска осадили город и находились в дюжине километров от его стен. Экономика переживала упадок. Какие уж тут свершения, скажете вы, – время отсидеться на старых запасах, переждать…
Во Флоренции рассудили иначе: пора заняться серьезным искусством. А именно – изготовлением сложных бронзовых дверей баптистерия при Санта-Мария-дель-Фьоре (важнейший собор города и символ его культурных устремлений).
Организовали конкурс, чтобы найти подходящего мастера. Правила были четко оговорены: необходимо изобразить в бронзе библейскую сцену – жертвоприношение Авраамом его сына, Исаака, – причем композицию вписать в плоскость квадрифолия определенной формы. Победитель получал желанный контракт на изготовление дверей, а также благодарность и восхищение города.
Какова степень дерзновения! Город, истерзанный эпидемией и экономическими неурядицами, находящийся в кольце врагов, решает провести конкурс талантов! И это конкурс не на то, кто построит лучшую катапульту или придумает лучшую вакцину от чумы, а сугубо непрактичный: кто создаст большую красоту.
В финал попали молодые Лоренцо Гиберти и Филиппо Брунеллески, люди совершенно разные и по происхождению, и по характеру, сходные разве что ранней лысиной. Брунеллески был сыном уважаемого нотариуса и уже заявил о себе как талантливый ювелир. Гиберти не имел ни политических связей, ни серьезного профессионального опыта. Казалось бы, конкурс станет для Брунеллески легкой прогулкой. Но не стал.
Мнения судей разделились почти поровну. Тогда жюри предприняло попытку вынести соломоново решение: пусть финалисты трудятся совместно. Но Брунеллески уперся: либо он все делает один – либо умывает руки. (Быть может, первый случай, когда мастер с великим самомнением попытался настоять на своем.) Ему сказали: пожалуйста – контракт уходит к Гиберти. Это положило начало многолетней конкуренции, в ходе которой оба создали шедевры: Гиберти – «Врата рая», Брунеллески – купол собора Санта-Мария-дель-Фьоре.
Флоренция времен Возрождения изобиловала ссорами и распрями. Величайшие титаны эпохи, Леонардо и Микеланджело, на дух не переносили друг друга. По всей видимости, это было неизбежно: Микеланджело был на 23 года моложе Леонардо и отчасти затмил его славу. Успехи новой звезды, несомненно, раздражали последнего.
Однажды скрытая враждебность прорвалась наружу. Леонардо шел мимо церкви Святой Троицы, когда его окликнула компания людей: не разъяснит ли он непонятное место у Данте? Мимо проходил и Микеланджело. «Вот у него спросите, – заявил Леонардо, – он и объяснит».
Скульптор решил, что над ним издеваются, и огрызнулся: «Сам объясняй, ты, сделавший коня, но не отливший его в бронзе и со стыда оставивший его!» Потом повернулся и ушел. А через плечо бросил: «И глупые миланцы поверили тебе?» (Он имел в виду проекты Леонардо для Милана – конкурента Флоренции.)[38]
Стрела попала в цель. У Леонардо да Винчи, ныне имеющего репутацию небожителя, были свои неудачи. Сделать реку Арно судоходной не вышло, как и создать летательный аппарат. Дни и часы, затраченные на математику и геометрию, особых результатов не принесли. Роспись «Битвы при Ангьяри», предназначенная для дворца Синьории во Флоренции, не была закончена (как и многие труды), хотя на нее ушло года три.
В этой ссоре меня больше всего поражает мелкотравчатость, закомплексованность. Но ничего не попишешь: низменные эмоции бывают и у гениев. Гёте презирал Ньютона и как ученого, и как человека. Философ Шопенгауэр считал труды философа Гегеля «колоссальной мистификацией, которая даст потомкам неиссякаемую тему для смеха». Вот так! Я не знаю, как к этому отнестись. С одной стороны, видно, как много в гениях человеческого. С другой – как этого человеческого много.
Одна из величайших загадок флорентийского Возрождения – роль формального образования (а точнее, отсутствие всякой роли). Во Флоренции, в отличие от Болоньи, не было приличного университета. Вы спросите: как же так? Разве может быть гений без образования?
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
