– Тут дама.
– Вот видите.
Тот кивнул, повернулся и пошел к кабинету. Дверь в стене отъехала. Усатый вошел в нее, за ним Амтор.
Наступило молчание. Смуглая женщина уставилась на свой стол и нахмурилась. Рослый поглядел на мою правую бровь и недоуменно покачал головой.
Дверь кабинета отъехала снова, вышел усатый. Взял откуда-то мою шляпу и подал мне. Потом вынул из кармана и отдал мой пистолет. По весу я догадался, что он разряжен. Сунув его в кобуру, я встал.
– Пошли отсюда, приятель, – сказал рослый. – Свежий воздух, я думаю, пойдет тебе на пользу.
– Иду, Хемингуэй.
– Ну вот опять, – уныло сказал рослый. – Называет меня Хемингуэем, потому что здесь дама. Может, это какая-то непристойность?
– Поторапливайтесь, – сказал усатый.
Рослый взял меня за руку повыше локтя, и мы направились к маленькому лифту. Лифт поднялся. Мы вошли в него.
24
Выйдя из лифта, мы прошли по узкому коридору к черной двери и вышли наружу. Воздух был чистый, свежий, с моря плыли клочья тумана. Я дышал полной грудью.
Рослый все еще держал меня за руку. Возле дома стояла машина. Обыкновенный темный седан с частными номерами.
Распахнув переднюю дверцу, рослый сказал извиняющимся тоном:
– Это далеко не твой класс, приятель. Но свежий воздух подбодрит тебя. Возражений нет? Нам бы не хотелось делать ничего такого, что тебе не по душе.
– Где индеец?
Рослый слегка покачал головой и подтолкнул меня. Я сел на переднее сиденье справа.
– Ах да, индеец, – сказал он. – Ты должен убить его стрелой из лука. Так полагается. Индеец у нас на заднем сиденье.
Я обернулся. Там никого не было.
– Смотри-ка, нет его, – сказал рослый. – Видать, кто-то украл. Ничего нельзя оставить в незапертой машине.
– Побыстрее, – сказал усатый и сел на заднее сиденье.
Хемингуэй подошел к левой дверце, с трудом втиснулся за руль и завел мотор. Мы развернулись и тронулись по окаймленной дикой геранью подъездной дорожке. С моря тянуло холодным ветром. Звезды были очень далеко. Они безмолвствовали.
Мы выехали на бетонную дорогу и неторопливо поехали по ней.
– Как же это ты без машины, приятель?
– Амтор прислал за мной.
– С чего бы, приятель?
– Должно быть, хотел меня видеть.
– Это парень с головой, – сказал Хемингуэй. – Понимает, что к чему.
Он сплюнул на землю, сделал плавный поворот и пустил машину с выключенным мотором вниз по склону.
– Амтор говорит, что ты ему звонил, пытался забросить крючок. Вот он и решил, что надо посмотреть, с кем придется иметь дело – если придется. Потому и прислал свою машину.
– Потому что знал, что позвонит знакомым полицейским и машина будет мне без надобности, – сказал я. – Чего уж там, Хемингуэй.
– Ну вот опять. Ладно. Так вот, под столом у него магнитофон, секретарша вела запись и, когда мы приехали, все зачитала мистеру Блейну.
Я обернулся и посмотрел на мистера Блейна. Он спокойно покуривал сигару, будто сидел дома в шлепанцах, и не удостоил меня взглядом.
– Ни черта она не записывала, – сказал я. – Скорее всего, у нее там шаблонная запись, приготовленная на всякий пожарный.
– Может, скажешь нам, зачем тебе понадобилось видеться с Амтором, – вежливо предложил Хемингуэй.
– То есть пока у меня цела рожа?
– Ну, мы совсем не такие, – сказал он с широким жестом.
– Ты хорошо знаешь Амтора, не так ли, Хемингуэй?
– Мистер Блейн вроде знает. А я просто делаю, что велят.
– Кто такой мистер Блейн?
– Джентльмен на заднем сиденье.
– А кто он помимо этого?
– Господи, мистера Блейна знают все.
– Ну ладно, – сказал я, внезапно ощутив сильную усталость.
Опять молчание, повороты, вьющаяся лента дороги, темнота и боль.
– Ну а теперь, – заговорил рослый, – когда никаких дам среди нас нет, объясни, с чего ты называешь меня Хемингуэем?
– Шутка, – ответил я. – Старая-старая шутка.
– А кто он, этот Хемингуэй?
– Писатель, который повторяет одно и то же снова и снова, пока не начинает казаться, что это хорошо.
– Времени тебе девать некуда, – сказал рослый. – Частный сыщик, а мозги набекрень. Зубы у тебя пока что свои?
– Да, с несколькими пломбами.
– Ну, приятель, ты счастливчик.
Человек на заднем сиденье сказал:
– Хватит. Теперь сверни направо.
– Понял.
Хемингуэй свернул на узкую грунтовую дорогу, идущую вдоль склона холма. Мы проехали по ней с милю. Запах шалфея стал очень сильным.
– Здесь, – сказал человек на заднем сиденье.
Хемингуэй остановил машину и поставил на ручной тормоз. Потянулся в мою сторону и распахнул дверцу:
– Что ж, приятель, познакомиться с тобой было приятно. Но туда не возвращайся, даже по делу. Выходи.
– Идти отсюда пешком?
Человек на заднем сиденье сказал:
– Поторапливайтесь.
– Да, приятель, пешком. Тебя это устраивает?
– Конечно, будет время кое-что обдумать. Например, вы не из лос-анджелесской полиции. Но один из вас полицейский, может и оба. По-моему, вы из Бэй-Сити. Так почему же вы оказались не на своей территории?
– Не трудновато ли будет это доказать, приятель?
– Доброй ночи, Хемингуэй.
Он не ответил. Никто из них не произнес ни слова. Я стал вылезать из машины, ступил на подножку и подался вперед, голова у меня еще немного кружилась.
Внезапно человек на заднем сиденье сделал молниеносное движение, я скорее ощутил его, чем увидел. У моих ног разверзлось море тьмы, гораздо более глубокой, чем самая черная ночь.
Я шагнул в него. Оно было бездонным.
25
Комната была полна дыма.
Дым висел по стенам тонкими нитями, словно занавесь из маленьких прозрачных бусин. Два окна в торцовой стене, казалось, были открыты, но дым не колыхался. Комнату эту я видел впервые. На окнах были решетки.
Чувствовал себя я вялым, бездумным, будто проспал целый год. Но дым меня беспокоил. Я лежал на спине и думал о нем. Наконец глубоко вдохнул, и у меня заболели легкие.
