Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
Я только потом поняла её мирное спокойствие: в тот момент никто особенно не снимал её, журналы потеряли интерес к команде так называемых супермоделей. Да, не все из них были в лучшей форме: у кого-то были проблемы с наркотиками, у кого-то — с алкоголем, а главное, молодые, да ранние борзо наступали на пятки. И в этом тяжёлая особенность модельной профессии — ты каждый день окружён камерами, тебя щёлкают на каждом показе, до показа, после показа, снимают, когда ты вышла просто поужинать, пообедать и позавтракать — ты всё время в этом ослепительно жадном свете рамп. И вдруг — это ошеломительное внимание куда-то исчезает. Непросто справиться.
Фотосессия пошла своим чередом. И раз уж главный редактор приехал, то, естественно, пока команда занимается «переменой блюд», готовит новые вещи под следующий кадр, есть возможность поболтать. Я была с ней осторожна, чтобы излишний поток вопросов не поставил её в неловкое положение. Но любопытно-то как! Она была в замечательном расположении духа и надо ей отдать должное: Наоми уникальный человек. У неё память слона. Она помнит не только все даты, имена и события, она помнит музыку, которую на этом событии играли, помнит, кто куда повернул голову. Меня это, конечно, тогда покорило. Вот уж чья автобиография будет увлекательным чтением!
Наоми Кэмпбелл и Алёна Долецкая, 2009 г. Фото: Виктор Бойко
Короче, съёмка прошла замечательно, мы подружились. И, хотя издатель сомневался в Наоми на обложке, этот номер был блокбастером по продажам.
Она никогда не забыла, что я сняла её на обложку, когда больше никто этого не делал. И выражала благодарность тонко. В какой-то момент, когда Игорь Чапурин тогда молодой русский дизайнер, решил делать свой показ в Париже, я ей позвонила и говорю: слушай, вот такое дело, русский дизайнер, пока не великий, но старательный, хочет сделать показ на неделе парижской моды — помоги, а? Открой своим выходом ему показ. Ну, конечно же, они заплатят, хотя выход на показе — не такие уж и большие деньги. Я их познакомила, она приехала в Париж и вышла у него на подиуме. Это было начало нулевых, и русские дизайнеры были ещё не в чести на парижских показах. И ведь ни разу не сказала ни слова, мол, не хочу, не могу, не буду.
Но репутация и шлейф бывает посильней тебя самой. Делаем мы съёмку с большой командой знаменитостей для одного события в Vogue, в году 2010-м, и мой стилист Наташа Белозёрова ждёт Наоми в студии на «Красном Октябре» (опять ведь не отказала!). Я подъезжаю, смотрю, стоит Белозёрова — пальцы белые, руки трясутся, даже хвостик, в который были завязаны волосы, дрожит.
— Наташа, что случилось?
— Алёна, Наоми же едет, я очень боюсь.
— Чего?
— Она может же кинуть чем-то в меня.
— Ты с ума сошла? Она у нас, смотри, уже снималась в журнале, и приходила ко мне в офис, помнишь? Чудесный, доброжелательный человек.
И надо отдать Наоми должное, к этому моменту она поворачивалась ко мне только доброжелательной стороной. И делала всё безупречно.
Именно Наоми подходит знаменитая присказка: When I’m good, I’m very good. When I’m bad, I’m horrid.[7] Никогда в жизни я не встречала такого контраста у одного человека. Её доброжелательность, открытость, готовность помочь — феноменальны. И притом она удивительно красивая женщина. Её красота почти странная, почти животная: мощное тело, сильные бёдра, крепкие ноги, мускулистые руки, выносливая, неутомимая. Не зря её называют пантерой. Я их в Африке много видела, так что это — не случайное сравнение. В ней дышит бешеная сила. Наверное, это и повлекло за собой её такую мощную обратную чёрную сторону. Если она не в духе, то берутся телефоны, вазы, стулья, и всё летит тебе в лоб.
Она была чуть ли не третьим человеком, который мне позвонил, когда стало известно о моем уходе из Vogue. И своим известным голосом с хрипотцой закричала в трубку: «What the fuck?!»[8] Я ей: «Darling, you know, shit happens». Второй её вопрос был: «What’s next?» Я: «Чё what’s next, дай отдышаться».
У меня там за стеклом кабинета любимая редакция, половина в слезах, упаковывает мои книжки, и я сама не в лучшем виде. Единственное, что мне нужно, — это просто отдохнуть. Она не унимается:
— Отдых?! Какой возьмём следующий журнал?
— Наоми, нет журнала, который мне сегодня нравится на медийном рынке.
— Что ты говоришь глупости? Что, в России уже всё есть?! Тебе же не только разные Vogue нравятся.
— Ну, честно сказать, нравятся, хотя и не все. Единственный, кто мне правда интересен, это американский Interview, который делает Фэбиен Барон. Журнал, конечно, нишевый, и в Россию ему рановато, но если мы говорим про «нравится», то это он. А пока я тебя целую, мне прям совсем не до этого, и спасибо тебе огромное за звонок.
Как она могла оказаться в первых рядах, до сих пор не понимаю. У неё явно есть специальные антенны, и откуда она всё всегда узнаёт первая — одному Богу известно.
Не успела я уехать на океан, звонит мне тогдашний бойфренд Наоми, русский строительный магнат, красавчик Влад Доронин: «Мы тут с Наоми в Венеции, на кинофестивале. Приезжай, здесь Питер Брант, владелец Interview. Он никому не продаёт лицензию, но поговори с ним! Сойдётесь, запустим вместе».
Метнулась я быстро, благо из Испании в Италию рукой подать. Встретилась с Брантом, миллиардером, владельцем крупнейшей в мире коллекции работ Энди Уорхола и прочего современного искусства и заодно небольшого издательского дома, в который входил журнал Interview. На вид — высокий, серьёзный, умный дядька малопривлекательной внешности с нависшим длинным носом и тогда — удивительно — муж знаменитой топ-модели Стефани Сеймур, матери их двоих сыновей необычайной красоты. Их брак, как выяснится, отдельный сериал, но это всё потом.
Разговор наш был содержательный, подробный и толковый. Мои соображения о журнале и о его возможностях на медийном рынке России ему явно нравились. И тут он вдруг:
— Слушайте, а вы куда после Венеции-то?
— Я в Москву или назад в Испанию, продолжать свой отдых, а что?
— А давайте-ка мы после Венеции прямо в Нью-Йорк. Влад ведь на своём самолёте?
— А мне-то зачем в Нью-Йорк?
— Ну, Вам, наверное, архивы Interview нужно посмотреть?
— Это значит, что Вы согласны?
— Мы с Владом поговорим по деталям.
Легко так, непринуждённо. И все соглашаются лететь в Америку.
Но до Америки остаётся пара дней на кинофестивале. Мы смотрим фильмы, ездим обедать и ужинать. В какой-то из таких милых моментов садимся в катер вместе с Владом, Наоми, Питером Брантом и их другом Тони Шафрази, знаменитым американским галеристом, и несёмся в какой-то ресторан по каналам Венеции. Заговорили с Владом о делах. Ему тогда нравились глянцевые журналы, он уважал русский Vogue, но в издательском деле не понимал ровным счётом ничего. Как с лицензией? Где печатать? А кто на русском рынке делает схожее? И хотя он уже совсем обвыкся с жизнью на Западе, трогательно радовался, когда была возможность поговорить по-русски. И вот мы с ним плывём и бу-бу-бу-бу-бу о своём. Вдруг в какой-то момент в крошечном пространстве катерочка раздаётся страшный крик Наоми: «Вот, Влад, ты опять! Вы специально говорите по-русски, чтобы я ничего не понимала! Я знаю, между вами что-то происходит, а я не в курсе!» Начинается буквально адский приступ бешенства. А я ни ухом ни рылом. Наоми кричит страшно, заодно и мне достаётся: «Ты специально с ним говоришь на языке, которого я не понимаю! Я знаю, что у тебя свой грязный планчик!» Всему этому внимают Питер Брант и Тони Шафрази. И я понимаю, что у меня из-под ног уходит всё — катер, венецианские жёлтые воды — у меня полный разрывающий сердце ступор. Потому что я совсем не понимаю, как себя вести. А она мочит нас обоих.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
