Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
— Слушай! — воскликнул бригадир, разозлившись, что мы сменили тему. — Ты что, вчера из бочки вылез?!
И поскольку, разумеется, никаким хлопком там и не пахло, мне рассказали о бочках. Когда шла коллективизация, всех «колеблющихся середняков» сажали в бочки. А потом толкали их вниз к реке по скалистому склону. Отсюда и пошло это забавное выражение. (А бочки докатились аж до болгарской литературы.)
К концу нашего путешествия по округу мы с моим сопровождающим и впрямь походили на вылезших из бочки. Он хромал, потому что плюс ко всему вышел из дома в новых ботинках.
— Вот сюда в детстве нас водили на экскурсию, — вздыхал бедняга. — А мама заворачивала мне с собой пирожки с капустой.
В деревне Червен мы любовались крепостями. В Иванове — иконами из камня… Но хлопка нигде не было.
С трудом мы вернулись в Русе. Город стоял на месте. Я сразу же попросился на прием к первому секретарю окружного комитета комсомола. Рассказал ему о своих крайне тревожных наблюдениях, о которых был обязан доложить в ЦК. Он меня внимательно выслушал. Секретарь казался интеллигентным юношей. Позже он стал дипломатом.
— Что ж, таково реальное положение дел, — сказал он устало.
В этот момент дверь его кабинета без стука открылась и вошел заместитель заведующего отделом сельской молодежи ЦК. Мы были вместе направлены в командировку, но на объекты он не поехал. Нашлись дела поважнее. Зато сейчас…
— Что там с хлопком?
— Мы с товарищем как раз это обсуждали. Положение не обнадеживающее. План выполняется где-то на тридцать процентов… Пока…
Я удивился этой хладнокровной дезинформации, но промолчал.
— Мы преодолеваем большие трудности, — продолжил первый секретарь. — Потому что никто не выделяет орошаемые площади под хлопок. С удобрениями тоже не все гладко. Земля используется под помидоры и другие овощи. А под хлопок совет ничего не отводит.
Завотделом грозно нахмурился:
— Слушай, приятель (это было угрожающее обращение), ты разве слышал когда-нибудь, чтобы партия поручила что-то комсомолу, а комсомол не исполнил?!
Наступила тягостная пауза.
— Нет, ты скажи!..
— Не слышал.
— Вы что, собираетесь стать первыми, кто не исполнит приказа?!
— Ясно. Мы срочно примем меры.
— Русенский округ всегда славился передовыми результатами в сельском хозяйстве. Кто вы такие, чтобы посрамить эту славу?!
— Да понял я! Ну что ты!.. Поднимем хотя бы до восьмидесяти процентов…
— Не до восьмидесяти! До ста! — закричал замзав, который до этого момента говорил угрожающе тихо.
— Вот прямо завтра и соберем совещание. Вы ведь тоже выступите, да?
— Нет! Зачем тебе мешать? А ты действуй! Посмотрим, что и как тебе ясно…
Потом мы с начальством пошли поесть супа из рубца, потому что у нас еще было время до поезда в Софию.
— О чем задумался, поэт? Жизнь — суровая штука!..
Тогда я не ответил на его вопрос. Потому что думал вот что: этот фанфарон явился не запылился и за пять минут решил все проблемы. Сделал дело. А я столько дней потратил на обход. Товарищ из-за меня охромел. И ничего полезного не совершил. Политике нужны другие люди. Не такие, как я, а вот такие, как тот, что чавкает напротив меня.
И я цеплялся за свою сущность. Хоть и была она не очень приспособлена к жизни, была эфемерной, но в ней я видел свое единственное спасение. В поездах, гостиницах — везде я мог читать и писать: в центре событий, приобщенный к ним, но все же одинокий.
Тот, кто часто в дороге, знает, что рядом с вокзалом обязательно есть отель. С поезда сходишь, а дальше шагаешь по улице. В темных кустах сирени играют гитары. С треском спускают решетки на дверь магазина. И тебя возбуждает вечерний весенний холод. И в тебя проникают тревога, волнение — как будто ты ныряешь в неизвестный омут… …Моя железная кровать покачивается в общей комнате. Там, где лампы не гаснут всю ночь напролет. Там, где кто-то все время уходит и кто-то приходит… Моя железная кровать до завтра моя.
(«Моя железная кровать», 1959) В Софии, во времена своей «службы» в ЦК, я охотно соглашался на ночные дежурства. Это было время, когда я мог работать в полном уединении.
В кабинете дежурного, кроме меня и важного, как идол, телефона, присутствовали лишь одни почетные знамена — бутоны гигантских гвоздик — тайные инструменты волшебника…
К счастью, мне так и не пришлось стать свидетелем того, как дежурный телефон возвещает о тревоге. Для такого возможного случая у меня была инструкция в запечатанном красным сургучом строго секретном конверте. Поговаривали, что в нем дремлет начало войны. Телефон звонил лишь иногда: начальство проверяло, на посту ли я. Ведь я же поэт, не так ли? А перед сном мне звонила Дора, и мы долго говорили друг другу слова любви. После этого было легче окунуться в поэтические видения.
•
Стояла запоздалая весна 1959 года. Минко Червенков — административный секретарь Союза писателей нашел меня, чтобы сообщить, что Пеню Пенев покончил жизнь самоубийством. По этому случаю была сформирована комиссия, и я должен был представлять в ней комсомол. Мне следовало срочно выехать в Димитровград.
Никого из начальства на месте не было, так что я действовал от своего имени и под собственную ответственность. В конце концов мне удалось сообщить о его смерти единственной в то время женщине-секретарю. Это была приятная особа, которая искренне расчувствовалась. И когда я предложил возложить венок от имени ЦК, секретарь воскликнула:
— Ну конечно! Большой, красивый венок!
Однако все-таки спросила:
— И как же случилось это несчастье?
— Он покончил жизнь самоубийством.
Последовала пауза и — вывод:
— Без венка!
В Димитровград мы ехали на маленьком автобусике. В комиссию, кроме меня, входил Челкаш — главный редактор журнала «Шершень», в котором работал Пеню, Георгий Джагаров, Владимир Башев. Кажется, с нами был еще Петр Караангов?.. Но председателем был Ангел Тодоров — член ЦК БКП. По поводу этого громкого членства анекдоты утверждали, что бай Ангел, поздравляя телеграммой свою жену с днем рождения, подписывался: «Любящий тебя Ангел Тодоров, член ЦК БКП». Бай Ангел был сложной натурой. Он сам сочинял о себе и распространял некоторые смешные истории. Например, такую:
«Бай Ангел услышал, как в душевой какой-то гражданин громко возмущался:
— И что у нас за государство?! Что за народ?! Что это за названия улиц — улица Фритьофа Нансена, Андрея Жданова, Георгия Георгиу Дежа? У нас что, нет болгарских деятелей, болгарских героев, болгарских писателей?
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
