Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
– Мам, я прадеда нашла! Или кто он? Прапрадед? Я запуталась! Андрей родил Аркадия, Аркадий родил Григория, Григорий родил Владимира, Владимир родил Наталью и тетю Машу, прямо как в Библии. А Наталья родила Веронику! Значит он мне, – Ника на минуту задумалась, – прапрапрадед! Три «пра»! Ух ты! – крикнула Ника, взяв тугую бежевую картонку, на которой был изображен высокий красивый мужчина с сачком в руке. – У нас бабочки его остались хоть какие-нибудь?
– Одна-две, надо поискать, остальные в Зоологическом музее, в коллекции, – ответила мама с кухни.
– Какая мода была раньше красивая! Белые платья, шляпки, ленты. Хотя, наверное, неудобно и жарко. – Ника рассматривала общую фотографию выпуска Высших женских курсов. Предок, совсем еще не старый, франтоватый, с щегольскими усами, стоял среди нескольких десятков девушек, серьезных и гордых или делающих вид, что они серьезные и гордые. Во втором ряду слева Ника увидела знакомое лицо, прапрапрабабушку, хотя она даже мамой, а тем более бабушкой еще тогда не была! Красавица, тонкая, изящная, точеная, у нее была особая посадка головы, чуть кпереди, словно она прислушивалась к тому, что ей говорят, и была вся внимание. И волосы, эти фамильные волосы, уж непонятно, с каких веков пошедшие, эта рыжая награда, передающаяся по женской линии, не спутать ни с кем! Ника невольно тронула свои огненные завитушки и улыбнулась.
– А что ты ищешь, солнышко? Может, я тебе подскажу? – спросила мама, войдя в гостиную.
– Мне фото Аркадия Андреевича нужно, одно из последних, никак не найду пока. Все есть, кроме него.
– Могли все фотографии забрать, когда его арестовывали, такую тайну тогда из этого сделали, совсем засекретили. Боюсь, ничего и не найдешь, – вздохнула мама.
А Ника все ворошила и ворошила старые пожелтевшие карточки. На нее улыбчиво смотрели с разных фотографий чужие дети-пупсы, лежащие голышом на одеяле, хотя, может, и не чужие, может, самые что ни на есть свои, родственные. Или вот, например, серьезные и совсем неулыбчивые люди, собранные чинной семьей на одной фотографии, кто они, что, уже никто и не знает, а тогда ведь готовились, наряжались, чтобы прийти и сняться и остаться в памяти, для потомков, думала Ника. Отложив картонки, она подвинула к себе желтый чемодан с наклейками. Попыхтев над замками и сломав ноготь, она поплелась на кухню за ножом. Снова долго ковыряла, чтобы открыть, меняла нож на более тонкий, но старый замок цепко удерживал прошлое. Наконец он картаво щелкнул и выдохнул из себя пыльный воздух многолетней давности. Письма, квитанции, документы, фотографии, приглашения и даже билеты в театр были перевязаны бечевками и шелковыми лентами в отдельные маленькие пачечки – билет к билету, квитанция к квитанции, аккуратно, по-бухгалтерски, словно необходимо было кому-то сдавать отчет о проделанной жизни. Ника рассматривала билеты в театр, многие названия спектаклей и имена ей ни о чем не говорили: Лемешев, Плятт, Утесов (нет, про Утесова она где-то слышала), Любовь Орлова, «Принцесса Турандот», Раневская, Колонный зал. Надо же, даже билетики не выбрасывали, зачем складывали, кому все это оставляли? Ей? Может, и так. А зачем? Ника разбирала перевязанные пачки, которые со временем спрессовались и неохотно, с недовольным шелестом отлеплялись друг от друга. На самом дне чемодана лежала пухлая толстая серая тетрадь, в которую обычно записывали доходы-расходы, в клеточку, с толстой картонной засаленной обложкой, отшлифованной по краям за долгие годы пользования. Ника открыла ее и чуть ли не закрыла сразу – куча цифр, вычислений, странных графиков и схем, – она очень не любила всё это. С математикой было плоховато, а тут прямо без вступления, сплошные ненавистные цифры. Ника пролистала еще несколько страниц и наткнулась на текст, написанный мелкими чуть выцветшими и сильно наклоненными буквами. Речь шла о зеркалах и опытах с ними, видимо, какой-то фантастический роман, переписанный от руки, – в двадцатом веке было очень модно писать о далеком будущем. Она стала читать, плохо на самом деле понимая, о чем, но старательно пытаясь вникнуть, хотя ей это было сложно: изменение пространства при помощи вогнутых зеркал, теория времени, выход во время опытов из физического тела, в общем, чем-то напоминало «Голову профессора Доуэля», ее любимую книжку, не по сюжету, конечно, но такую же запредельную фантастику. И она стала читать эти записки как роман, пропуская, конечно, математические формулы.
«Не каждый опыт заканчивается удачно, далеко не каждый. Я не обладаю возможностью часто проводить эксперименты с родовым зеркалом в силу постоянного присутствия рядом людей, хотя оно очень подходит для опытов, долгое время находясь среди нас и достаточно накопив нашей энергии. Эксперименты с рабочим зеркалом в лаборатории дают худшие и более непредсказуемые результаты или не дают вообще, а научные опыты дома, к сожалению, ставятся крайне редко, но дают несомненную пользу с научной точки зрения. Опыты проводятся приблизительно раз в месяц, иногда чуть чаще, по возможности. Эксперимент производится только в темное время суток, для лучшего результата нужна комната, обитая черным бархатом, но поскольку в доме это невозможно, я перешел на ночной режим экспериментов, закрывая окна плотными шторами, чтобы с улицы не был виден свет и приглушались звуки. Для опыта необходима подготовка – надо приподнять передние ножки зеркала на деревянные кубики так, чтобы я не мог увидеть свое отражение. На расстоянии двух с половиной метров сбоку от зеркала я поставил маленький светильник, другого освещения в комнате не было. Перед зеркалом я поставил кресло, важно ставить мягкое кресло, а не стул, чтобы ожидание было удобным и чтобы как можно меньше шевелиться. Именно такое положение вещей создает наиболее благоприятные условия для проведения эксперимента. Человек, сидящий перед зеркалом, должен быть зрелым, эмоционально уравновешенным, не склонным к панике, не предвзятым, не отрицающим увиденное, а способный хладнокровно и как можно более точно все пересказать. Время, когда я начинаю видеть в зеркале образы, варьируется. Обычно начало так называемого сеанса происходит в течение часа, но не раньше пятнадцати минут с того момента, как я устраиваюсь перед зеркалом, не видя себя. Часто перед началом эксперимента на меня наваливаются необъяснимая дремота и тяжесть, хотя я полностью отдаю себе отчет, что буквально за пять минут до этого ничего подобного даже не наблюдалось. Были случаи, когда я так и не просыпался, а видения приходили ко мне во сне, но, как только они заканчивались, я моментально открывал глаза и четко помнил все до мельчайших деталей. Обычно проводником в «зазеркалье» являлась моя бабушка, с которой у нас налаженная связь через родовое зеркало и все обычно проходит четко и без пугающего выхода, что неоднократно уже наблюдалось. Образ родственников там не отражался, а появляющиеся призраки были уродливы, враждебны и воинственно настроены, поэтому при их попытках выйти наружу мне приходилось каждый раз быстро накрывать зеркало черным покрывалом, которое всегда должно было быть под рукой.
Попытаюсь описать эксперимент, который проходил в лаборатории в первый раз с большим рабочим зеркалом. Выглядело это не просто пугающе – с такими эмоциональными ощущениями я к тому времени еще никогда не сталкивался. Казалось, все человеческое во мне враз пропало, а животные чувства удесятерились. Разум затуманился, остались одни инстинкты, когда я увидел, что происходит. Но все по порядку. Я сел, как положено, напротив зеркала, поставив его так, чтобы не видеть свое отражение, и стал вглядываться. Кроме серого обычного зеркального полотна, я довольно долго ничего толком не наблюдал, но мысленно пытался проникнуть взглядом вглубь, пока не почувствовал какой-то чуть понятный ответ. Мне показалось, что мой взгляд в этом сером тумане на что-то натолкнулся, и сразу ощущения мои изменились. Ничего конкретного я не увидел, а только почувствовал. Прошло пару мгновений жуткой необъяснимой паники внутри меня, и вот из зеркала в полной тишине послышалось шипение, потом тонкий ультразвуковой свист, и вдруг напористой струей пошел пар, будто из носика кипящего чайника. Тотчас, не дав мне опомниться, что-то хлопнуло и метнулось из зеркала, окатив меня мелкими ледяными иголками, как во время жестокой пурги. Меня сразу обуял абсолютный страх, тем более что я слышал, как тонкий свист нарастает, заполняя все вокруг. Я всем своим существом ощутил серьезную опасность. Стали взрываться стеклянные колбы и реторты, и мне показалось, что от этого странного звука, который я скорее даже не слышал, а ощущал, у меня лопнут барабанные перепонки…»
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
