На время каникул родители решили определить Петю в трудовой лагерь — отряд добровольцев из старшеклассников сформировали для помощи подшефному колхозу. Бакуль уехал туда в начале месяца, а на побывку должен был вернуться двадцать четвёртого июля.
Арманда сразу же после экзаменов отправили к родственникам в Новый Иерусалим, и до начала учебного года он расстался с одноклассниками.
Феликс делил свободное время между городом и дачей в Барвихе, причём, появляясь в Москве, он неотлучно крутился во дворе «Дома правительства», где у Петра Ивановича была комната, появившаяся при любопытных обстоятельствах. Осенью 41-го столица осталась без горячего водоснабжения. Из жилых это не коснулось только домов на Грановского и Серафимовича. Тогда-то Кирпичникову и выделили в пользование свободную квартиру в «Доме на набережной». Однако пустой она оказалась весьма относительно: четыре из пяти комнат стояли опечатанными — прежних жильцов, «врагов народа», посадили, а новых, будущих «врагов», ещё не заселили. Оставалась открытой только комнатушка для прислуги. Её-то и закрепили за Кирпичниковым. Вся операция по обеспечению заместителя члена ГКО горячей водой оказалась «подскоком на месте», поскольку Пётр Иванович жил в Москве без семьи и принимал душ в комнатах отдыха своих рабочих кабинетов. Пользу от этой истории извлекла только молочная сестра Евгении Даниловны, Люба, поселившаяся в этой комнате после возвращения из эвакуации.
В то несытое для простых людей время племянник постоянно подкармливал тётку, почти ровесницу, всякими вкусностями, таская их из дома. Этого Любе хватало не только на собственное пропитание, но и побаловать любимцев из раненых — вечерами, после работы чертежником в ОКБ-16, она дежурила медсестрой в госпитале.
Двадцать первого июля по пути со службы Евгения Даниловна забрала сына с Тёмкой в Барвиху.
* * *
Хмель с Кирпичом начали дачную жизнь с рыбалки на пруду в цековском санатории, превращённом на время войны в госпиталь. Наловив с раннего утра пару дюжин плотвичек и карасей, они сдали улов тётке Феликса, Зелде, и рванули на великах к Москве-реке. Назад вернулись часам к семи, накупавшиеся до посинения и проголодавшиеся, как волки. Добрейшая Зелда усадила их за стол и начала потчевать. Больше всего на свете она любила, когда кто-нибудь с аппетитом ел её стряпню. К тому времени с работы уже вернулась Евгения Даниловна и, зная крутой нрав хозяйки дома, ребята сидели за столом немного притихшими.
— …Ну, голубчики, чем занимались?
— С утра рыбы наловили, а потом весь день — у воды.
— Я уж вижу — оба красные как раки. Феликс, ты на ночь натри спину одеколоном, а то волдыри пойдут.
— Да, Евгения Даниловна, плохо быть краснокожим и рыжим, — немного пугливо пошутил Тёмка, не выносивший тишины.
— Ну, чего привязались?! Лягу спать — помажусь, — огрызнулся Феликс.
— Костенки сегодня за грибами ходили. Принесли по полной корзине. Я и не помню, когда грибы так рано начинались. Говорят, слой пошёл, — сменила тему разговора Зелда.
— Это — дело. Неизвестно, какими будут август и сентябрь, а о заготовках надо побеспокоиться. Мальчики, может, вы по грибы сходите? — спросила Евгения Даниловна.
— Мам, мы завтра снова на реку собрались. Там с друзьями уже договорились встретиться.
— Ну, так после грибов и езжайте на пляж.
— Да ты что? Мы же без ног вернёмся. Правда, Тём?
— Евгения Даниловна, давайте послезавтра за грибами — все уже настроились в футбол поиграть, а без нас состав не наберётся.
— Дело ваше.
11
Феликс проснулся без будильника, в половине шестого утра. Посмотрев на часы, он поднялся и начал расталкивать Артёма:
— Вставай, соня — грибы проспим.
— Палёна мышь! Ты чего, рехнулся в такую рань будить? То на рыбалку — ни свет ни заря… то — за какими-то дурацкими грибами. Дай поспать! — шёпотом отбрехнулся Тёмка, не открывая глаз.
— Забыл? Мы же с утра решили идти.
— Кирпич, а попозже нельзя?
— Можно, но только за счёт завтрака.
— Ну, его к лешему этот завтрак — разбудишь, перед выходом.
— Как знаешь. Ты точно есть не будешь?
Ответа не последовало.
Тихонько, чтобы никого не разбудить, Феликс привёл себя в порядок, перекусил и упаковал в дорогу сухой паёк. Потом налил дополна офицерскую фляжку из ведра с колодезной водой, достал в чулане две просторные корзины из ивовых прутьев и пошёл поднимать друга.
В 6 часов ещё прохладного утра 23 июля, стараясь не шуметь, ребята покинули дом, и вышли на улицу. Тёмка никак не мог отойти от сна — его непромытые глаза были заспаны, а лицо выражало страдание, но потихоньку и он стал оживать. Пройдя вдоль дачных заборов метров двести, ребята свернули за угол и вскоре вышли на опушку леса.
— Пора разойтись в стороны, а то на одни и те же грибы будем натыкаться, — сказал Кирпич, и мальчишки углубились в лес, держась поодаль.
Мокрая от росы утренняя трава им не мешала — на обоих были обуты высокие кожаные «ленд-лизовские» ботинки, прозванные «говнодавами». Они в отличие от отечественных аналогов не промокали и не изнашивались.
Скоро стали попадаться первые грибы. Сначала сыроежки, потом маслята с козлятами и подберёзовики. Ребята исправно срезали их перочинными ножиками, проверяли на червивость и складывали в корзины. За час они углубились в лес километра на три и вышли к озерцу. Артём сполоснул лицо и развалился на бережку.
— …Кирпич, дай пожрать, а то я впопыхах даже не успел ничего в топку забросить.
— А ко-ко ни хо-хо? Да тебя подъёмным краном из постели не вытащить было.
— Ну, тогда я спал, а сейчас проголодался.
— Знаешь что, господ нет — нечего было дрыхнуть. Всё надо вовремя делать — нам ещё ходить и ходить, так что перекусим часов в девять, не раньше.
— Ну, ты и зануда! Подумаешь, проспал… ладно, не жидись, дай бутерброд.
— Ешь, на здоровье. Только потом мне в рот не заглядывай. — Феликс протянул товарищу свёрток с едой.
— Не ссы в компот — там ягод много. Смотреть в рот тебе не буду — всё равно поделишься своей половиной, — расхохотался Тёмка.
Увидев, что предусмотрительный Феликс запасся шестью сдвоенными бутербродами, Хмельницкий удовлетворенно крякнул и в два укуса уничтожил толстый ломоть хлеба с сыром. Запив еду водой из фляжки, он ожил и засобирался дальше.
— Скоро берёзовый лес. Там белые и подосиновые должны пойти, — сказал Феликс, знавший окрестности вдоль и поперёк.
Переговариваясь и подбирая на пути грибы, ребята очутились в редком березняке, перемежавшемся опушками. Здесь их ждала удача — то и дело попадались молоденькие подосиновики, потом пошли и белые. Мальчишки и не заметили, как их корзины дополнились отборными грибами по самый край. Пришло время трапезы. Они сели на поваленное дерево, и Феликс развернул успевший промаслиться пакет с бутербродами, которые они умяли со зверским аппетитом.
