– Ладно, не отвечай. Позвал тебя не для этого… Меня завтра забирают в больницу, операцию будут делать. Я так думаю, что вряд ли вернусь оттуда… Не дергайся и не перебивай, мне тяжело говорить…
Отдышавшись, мужчина достал из-под подушки сверток в целлофановом пакетике и протянул его Егору со словами:
– Это передай Сережке, сыну моему. Ты его видел, когда тот приезжал в гости. Смотри, не потеряй, здесь большие деньги. Скажешь, что это ему на квартиру… Второй раз уже даю. Юле недавно дал на новую машину, думаю, она будет не в обиде.
Потом Филипп Петрович достал еще один сверток поменьше, протягивая его, сказал:
– А это мне надгробие закажешь. Место уже выкуплено рядом с моей Таней.
Глаза больного затуманились, и он на какое-то время замолчал. После паузы продолжил:
– Здесь денег хватит на гранитный камень. Чтобы было как у людей. Организуй все сам, тебе сподручней, здесь живешь. Сережка и Юля в городе, у них работа, заняты… Деньги давай Сереже так, чтобы Юля не видела… Так, на всякий случай.
Передохнув, больной объяснил:
– Я почему об этом тебя прошу: во-первых, уверен, что исполнишь все в точности… в мать пошел, а Валентина – человек слова, а потом – не хочу сестру или брата посвящать в эти дела. Начнут Сережку упрекать, Юлю воспитывать… А мне детей жалко. Ох, как жалко! Вот будут у тебя, Егор, свои дети, тогда узнаешь, что это такое.
Филипп Петрович закрыл глаза, вроде как задремал. Егор сидел тихо, не зная, что делать… Он с удивлением отметил, что ему горько и даже больно видеть в этом состоянии раньше такого сильного и уверенного в себе человека.
«Может, про кувшин ему рассказать? – мелькнуло в голове Егора. – А что? Посмеемся вместе…»
Но в это время больной очнулся и достаточно бодрым голосом воскликнул:
– Ты, я вижу, никак загрустил?
– Извините, Филипп Петрович, я просто задумался.
– Что ты все – Филипп Петрович? Ну, называй меня, если хочешь…
Ожидая конца фразы, Егор напрягся, надеясь услышать заветное… но прозвучало:
– …дядей! Помнишь, как ты в детстве все норовил меня называть дядей?
Перед глазами Егора почему-то возник кувшин с нахлобученной шапкой, и ему стало до неприличия смешно. Боясь, что смех вырвется наружу, он поспешил ответить:
– Да нет, я уж, как всегда, Филипп Петрович.
– Ну, как знаешь, – ответил больной, – главное, ничего не перепутай! А теперь иди, я устал, немного подремлю. Будь здоров!
Егор поднялся, держа в руках свертки, потом у самого порога, проглотив образовавшийся в горле ком, сказал:
– Ну, я пойду. До свидания, Филипп Петрович! – решился и открыл дверь.
– Не будет больше свиданий, – тоскливо бросил вдогонку больной. Его память услужливо подсказала, что точно такие слова он уже кому-то говорил. Но это было давно, и тогда они не касались его так близко…
Придя домой, Егор спрятал свертки с деньгами в свой стол, не рассказывая матери о поручении отца. Не хотелось лишний раз ее волновать.
Через две недели Филипп Петровича не стало.
Хоронить его съехались все многочисленные родственники. Приехали дети – сын и дочь. Накануне похорон, ближе к вечеру, Егор, взяв пакет с деньгами, пошел к дому ныне покойного Филипп Петровича. По дороге вспомнил, что надо бы деньги на надгробие оставить дома, но не стал возвращаться.
Во дворе было оживленно. Озабоченные женщины в черных платках готовили еду к завтрашнему дню на поминки. Егор попросил проходившую мимо женщину позвать Сергея, сына покойного. Через какое-то время тот вышел. Подняв покрасневшие глаза на Егора, удивленно воскликнул:
– Это ты?! И что тебе здесь надо?
Егор покраснел и, стараясь подавить гнев, насколько мог вежливо, ответил:
– Мне лично ничего не надо. Филипп Петрович попросил передать вам вот это!
С этими словами он, достав из общего пакета сверток побольше, сунул его в руки Сергею. Тот, растерянно держа сверток в руках, спросил:
– Что это?
– Деньги, – коротко ответил Егор, – Филипп Петрович просил, чтобы вы купили себе квартиру.
На лице Сергея появилась болезненная гримаса. Он, просительно посмотрев на Егора, произнес:
– Извини, старик! Нервы ни к черту, сам понимаешь…
Егор уже более мягко ответил:
– Ладно, чего уж там… понимаю!
Переминаясь с ноги на ногу, держа в руке пакет с оставшимися деньгами, Егор хотел уходить, но в это время из дома вышла Юля и направилась к ним. Она, так же как и брат, удивленно уставилась на Егора, но Сергей поспешил с объяснением:
– Юля! Успокойся, папа виделся с Егором перед смертью и велел передать нам деньги. Вот Егор и принес их.
Юля, оглянувшись по сторонам и видя шушукающихся женщин, с досадой сказала:
– Ну не здесь же надо было общаться! На виду у всех. Вон сколько любопытных физиономий! Давай пакет, и расходимся!
С этими словами она поспешно почти что выдернула из рук Егора пакет и хотела было уйти. Но растерянный от недоразумения Егор попробовал объясниться:
– Юля, подождите! Филипп Петрович еще просил, чтобы ему гранитное надгробие поставили. Он говорил, что вам и Сереже некогда, поэтому поручил это мне.
Все это Егор говорил, неотрывно глядя на пакет. Юля остановилась. Посмотрев на Егора, неожиданно для всех сказала:
– Перестань мне «выкать»! Чего уж тут скрывать… Не чужие! Вот и папа признал наконец, раз попросил надгробие поставить. Ладно, пойдем, Сережа, а то все вокруг ждут душераздирающей сцены.
Подойдя с братом к дому, она повернулась к Егору и нарочито громким голосом, работая на публику, проговорила:
– Егор, приходи завтра на кладбище!
Егор в растерянных чувствах ушел домой, недоумевая по дороге, как мог так опростоволоситься с деньгами. Обговаривать с матерью свалившуюся на его голову проблему с надгробием решил позже.
Хоронили Филипп Петровича с почестями. В районе он был известной личностью. Бывшие сослуживцы говорили у могилы приличествующие скорбному случаю речи. Сестра покойного и дочь Юля громко рыдали. Сергей поддерживал Юлю за плечи, стараясь сдерживать слезы. Егор стоял в сторонке, подойти ближе считал неудобным. Поймал себя на том, что старается разобраться в чувствах, переполнявших его через край. Ему вдруг захотелось подойти к ним – Юле и Сереже. Взять Юлю за плечи и поддерживать, как Сережа. Как Юля сказала? «Они ведь не чужие»! Две женщины, стоявшие вблизи Егора, шептались между собой:
– Да вот же он стоит, в светлой курточке, гляди! Точная копия покойного! Вот уж Валентина срисовала – так любила, наверное!
– А толку-то, – отвечала вторая, – покойный-то его так и не признал за сына. У него своя семья. И главное, своих-то сына и дочь как любил! А по жене Татьяне как убивался, когда умерла!
