— Кто этот безумец, что поселился в этом дворце? — пробормотал себе под клюв Хуул.
— Он мой брат, ваше величество, — ответил Тео.
— Тео! — ошеломленно вскричал Хуул. — Ты здесь?
— Да. Моя эскадрилья стоит на соседнем склоне, — доложил Тео, кивая головой в сторону.
До сих пор Хуул и не подозревал, что у Тео есть брат.
— Да. Он захватил Ледяной дворец во главе разноперой армии негодяев, безумцев и хагсмаров. Он полностью сумасшедший и едва не убил меня. Это из-за него дворец начал гнить.
Хуул снова дотронулся до футляра и вновь почувствовал жар угля.
— Да, кстати, — заметил Тео, явно стараясь сменить тему. — Это ты здорово придумал — использовать волчью сигнализацию.
— Спасибо, — кивнул Хуул. — Я рад, что все получилось.
— Ох, чуть не забыл.! Я нашел Эмериллу. Надо поскорее обрадовать Стрикс Струмажен. Представляешь, Эмерилла спасла мне жизнь!
— Что? — разинул клюв Хуул. — Ты нашел Эмериллу? Она спасла тебе жизнь? Но когда?
— Что значит — когда? Когда мой брат пытался меня убить.
Их прервал громкий крик лорда Ратника.
Последняя капля света упала за горизонт, пролившись в другое утро другого мира. Короткий Свет догорел.
— Великий Глаукс! — заморгал Хуул. Никогда в жизни он не видел ничего подобного. На них летели сотни хагсмаров и сотни сов. Каким образом враги сумели так быстро оправиться от смятения? И откуда получили подкрепление? «Ну вот и наступила Долгая Ночь! — подумал Хуул. — И мы должны лететь ей навстречу!»
Глава XXVIII Долгая Ночь
Эта ночь была залита кровью, разорвана сверканием ледяных мечей и боевых когтей. В правой лапе, закованной в боевые когти, Хуул сжимал ледяной ятаган своего отца — тот самый ятаган, с которым его мать сражалась в битве над Далеко-Далеко. Странное дело, но этот ятаган воодушевлял его гораздо сильнее, чем пылавший на шее уголь. Когда-то этот ятаган помог Сив сосредоточиться и противостоять парализующему воздействию фингрота, теперь он поддерживал в бою ее сына. Разумеется, не только ятаган давал силы королю. Его воодушевляли воспоминания о материнской храбрости. Ликующая отвага клокотала в желудке Хуула, когда он летел вперед, прорубая в желтом фингроте путь для своих воинов. «Что за трусы эти мятежники! Они прячутся за желтым светом, не имея смелости честно сразиться с нами!»
— Летите вперед, как честные совы! — прокричал Хуул Элгобаду и Аррину, которые вместе со своими командующими флангов трусливо жались за остатками тающего на глазах фингрота. За спиной Хуула летели Стрикс Струмажен и Тео. Значит, трое против двух лордов и двух капитанов, трое против четверых! Все четверо врагов были вооружены длинными мечами, поэтому с одними боевыми когтями к ним было не подобраться. Ледяное оружие Хуула и его соратников было короче, чем у врагов, зато намного острее. Хуул учитывал это, когда тренировал свои войска на острове. Он молча подал сигнал начать маневр «парирование с ложным выпадом». По его команде все трое бросались вперед, а затем ловко уходили в сторону, разворачивая крылья. Длинные мечи врагов беспорядочно метались во все стороны, пытаясь попасть в такт этой безумной воздушной кадрили. Такой хитрый маневр был специально разработан для атаки на открытом пространстве с использованием короткого оружия. Нужно было только набраться терпения, и если не с первого, так с третьего или четвертого раза враг непременно откроется. «Эх, не успею!» — с досадой подумал Хуул и вдруг увидел, как брызнула кровь, а лорд Элгобад стремительно рухнул вниз. Краем глаза Хуул успел заметить молодую пятнистую сову, резко отлетавшую вправо.
— Эмерилла! — прогремело в ночи. В этот самый миг Стрикс Струмажен поняла, что видит перед собой настоящую Эмериллу, а та, что выдавала себя за ее дочь, была самой страшной обманщицей в мире.
Эта страшная обманщица сейчас сидела на вершине ледяной скалы вместе со своей создательницей и наблюдала за ходом битвы. Крит не сводила сощуренных глаз с футляра, болтавшегося на шее Хуула.
— Вот где уголь, дурища! — проскрипела старая хагсмара. Она видела отдельные всполохи фингрота, вспыхивавшего в разных концах поля битвы. Совы короля теснили войска лорда Аррина. Фингрота явно не хватало, и, хотя Крит было наплевать, какая из сторон одержит победу в этой глупой войне, она все-таки решила поддержать тающий желтый свет своими силами. Крит легко могла позволить себе такую роскошь, ведь, в отличие от остальных хагсмаров, она почти не тратила свой фингрот, отчего он приобрел особую силу и интенсивность. Пожалуй, это и сейчас не будет бездумным расточительством, поскольку послужит великой цели — захватить уголь. «А потом пусть снова убивают друг друга за этот гнилой дворец!» — подумала она про себя.
Лутта все еще оставалась в облике хагсмары. Искоса поглядывая на нее, Крит вынуждена была признать, что ее воспитанница оставалась красавицей даже в оперении ведьмы. Ее черные перья отливали густой синевой, а опахала на крыльях трепетали, словно языки сверкающего темного пламени. Но сейчас Лутте пришло время вновь превратиться в пятнистую сову, искусную в ближнем бою. Она снова должна была стать Эмериллой.
Крепко зажмурившись, она попробовала сосредоточиться. Вскоре коричневый вихрь закружился перед ее внутренним взором, и Лутта почувствовала, как белые крапинки брызнули на черное оперение ее грудки.
— Что это с тобой? — злобно прошипела Крит.
Лутта открыла глаза и, моргая, уставилась на свою грудь. Белые пятнышки действительно появились, но сами грудные перья так и остались иссиня-черными! Заглянув в глаза Крит, Лутта тихонько охнула, увидев в них свое отражение. Оказывается, на голове у нее тоже появились белые крапинки, но где же бурые с рыжим перья, присущие всем пятнистым совам? Какой ужас! Она превратилась в какую-то чудовищную полусову-полухагсмару. Но страшнее всего было то, что совиная часть ее сущности корчилась и задыхалась от зловонного дыхания хагсмары.
— У тебя ничего не получилось! — выругалась Крит, и черное жало вылетело из ее клюва.
— Я знаю, знаю! Я уже вижу! Но я не понимаю почему? Что со мной такое?
На самом деле Лутта все отлично понимала. Она заболела. Она надорвалась, устав от своей вечной раздвоенности. Сколько можно быть наполовину совой — наполовину вороной, наполовину хагсмарой — наполовину Эмериллой? Внезапно она поняла, что ее нет. Она — никто. Она была никем, и все-таки она любила!
— У меня есть желудок! — в отчаянии закричала она своей создательнице.
— Нет у тебя никакого желудка, дура! Безмозглая идиотка! Я создала тебя, мне ли не знать, что у тебя есть, а чего нет.
— Ты создала меня, а я создала себе желудок. На миг Крит даже онемела от такой наглости.
— Нет! — заорала она и отвесила Лутте такую оплеуху, что та едва не рухнула со скалы вверх крыльями. Оглушенная болью, Лутта взлетела и замахала крыльями над головой Крит.
