Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
Нет, возразил Знаев, я как раз иду по прямой. Это ты пошёл по кривой.
В чём же кривизна, с обидой спросил Жаров, если я берегу, что имею? Семья, жена, дети, здоровье – вот ради чего надо жить. Это любовь, понял? Себя надо тратить ради любимых людей. Ради родных и близких. Это очевидно. Всё держится на любви, всё скреплено любовью, брат.
А как же жизнь на всю катушку, спросил Знаев.
Это она и есть, ответил Жаров. Вся катушка.
Нельзя жить ради других, брат, сказал тогда Знаев. Даже ради самых любимых. Ты думаешь, что ради других живёшь, а на самом деле – за их счёт самоутверждаешься.
А мне похрен, брат, ответил Жаров.
Они так и не договорились, чей путь прямей.
Друг был в жопу пьян, и чеканные максимы изрекал, брызгая слюной и моргая соловелыми глазами.
Через год была Олимпиада в Сочи, потом Крым, Донбасс, сбитый голландский «аэробус», кризис, подорожавшая валюта, санкции, взорванный русский «аэробус», – совсем другая жизнь началась, совсем.
Телефон в кармане Знаева паскудно вибрирует.
Сообщение от Плоцкого.
ВСРЕЧА СЕГОДНЯ В 23.00 БУДЬ ПОЛЮБОМУ 100 ПРЦЕНТОВ ЭТО В ТВАИХ ИНТИРЕСАХ! РЕШАЙ ВОПРОС! – ОСТАНИМСЯ ДРУЗЯМИ!
И длинный ряд восклицательных знаков, смахивающий на забор, на стену между человеком и человеком.
23
Москва никогда не спит.
Москва всегда ест.
Москва жуёт, проглатывает, вытирает жирные губы, Москва выпивает и закусывает, хрустит хрящами победительно.
Москва конкретно бухает и капитально похмеляется.
Москва готовит на мангале, на гриле, на воке, на углях, в тандыре и в дровяной печи, в горшочке, по оригинальному рецепту шеф-повара.
И белые грибы в сметанном соусе, и шаурма с маслянистым майонезом, и запечённое яблоко с клюквенным соусом, и рёбрышки чёрного быка, и традиционный бургер «Аль Капоне».
А ещё молекулярная кухня для снобов, и заведения для вегетарианцев и сыроедов: пресные винегреты и морковные запеканки.
И потом – сто граммов водки на берёзовых бруньках, и пива холодного, тёмного, с густой шипящей пеной.
Здесь западло быть голодным. Здесь так не принято. Голодный в каменных джунглях не выживает.
Зачем приехал тогда, из Ростова и Екатеринбурга, из Миасса и Кемерова, из Благовещенска и Саратова, – голодать разве? Нет, приехал, чтоб навсегда, необратимо стать сытым.
Для тех, кому не хватает времени, придуман кофе, его продают навынос всюду, на бульварах и в парках, даже с колёс, из распахнутых дверей автомобильных фургончиков; пластиковый стакан с двойным эспрессо есть признак хорошего тона, хлебнул – и голод побеждён на полчаса, и побежал дальше, крутись, пошевеливайся давай!
У дверей ресторана «Янкель» к Знаеву приблизился испитой человек в засаленных брюках и сбивчиво попросил денег. Знаев молча помотал головой и потянул на себя дверь.
Пелена снова была с ним, отгораживала и защищала.
Он не расстроился и не разозлился, когда Жаров отругал его и высмеял его план. Так или иначе, решение было принято.
Исчезнуть, уехать. К ебене матери. Туда, где дерутся, на передний край, в окоп.
Вот этих вот ресторанов – пока достаточно, на нынешнем этапе жизненного пути; с ресторанами явный перебор, хватит ресторанов уже; пора менять картинку.
Каждый день – по три-четыре встречи в ресторанах: поговорили о деле, заодно и пожрали.
Он просиживал по кабакам, барам и кафе тысячу долларов в месяц.
Он проводил огромный кусок жизни, сидя на комфортных диванах, среди музыки, идеальной чистоты, в нарядной толпе благополучных счастливчиков, которым повезло жить в одном из центров обитаемого мира, в блестящей пятнадцатимиллионной столице.
Пора в окопы. Пора в окопы.
Ресторан был дорогой; судя по запаху, на кухне жарились и запекались наилучшие, свежайшие экземпляры морской фауны; Знаев потянул ноздрями и на мгновение с удовольствием перенёсся на атлантический берег, на край Португалии, в йодовую прохладу, на припортовую улочку, где в доме на углу – харчевня на три стола, и коричневые рыбаки, одинаково широкогрудые, с одинаково сиплыми низкими голосами, пьют вино и пиво из скромнейших стаканчиков, ожидая, пока на маленькой жаровне, вынесенной на тротуар, дойдёт до кондиции их собственный дневной улов.
Иллюзия усилилась, когда навстречу Знаеву из-за стола поднялся человек, похожий на рыбака-моремана, со столь же прямым взглядом и капитальной челюстью, столь же прочно сконструированный, явно привыкший к физическим усилиям. Смотрел неглупо, излучал бесстрашие.
– Пётр, – представился он, преодолевая шум голосов и музыку. Предложил крепкую расплющенную ладонь. Конечно, не моряк, не рыбак, сообразил Знаев, – спортсмен, борец какой-нибудь, боксёр или хоккеист.
Рядом со «спортсменом» маячил Женя Плоцкий, показавшийся Знаеву в несильном ресторанном свете совсем старым и чрезвычайно сердитым. Руки не подал, со стула не встал; посмотрел с презрением, поморщился.
– Ты бухой, что ли?
– Я бухой? – переспросил Знаев. – Я давно таким трезвым не был. Но я бы выпил. Если угостишь.
«Спортсмен» тут же сделал жест, подзывая официанта.
Тот подошёл – взрослый мужик с залысинами, к полуночи замотанный уже.
Знаев спросил бутылку сухого белого, жареную треску с отварным картофелем, подогретый хлеб: ему захотелось снова вызвать в памяти португальскую улицу и дыхание Атлантики, что-то красивое, отдалённое, романтическое, что-то непохожее на гудящий жестокий московский муравейник.
Официант ушёл. Плоцкий положил на стол локти.
– Серёжа, – сказал он. – Ты мне должен. Правильно?
– Да, – кротко согласился Знаев.
– Три миллиона долларов.
– Точно, – кивнул Знаев и посмотрел на «спортсмена»: тот был невозмутим. Держался красиво, сидел с хорошей осанкой. Знаев любил физически крепких людей и почувствовал к нему симпатию.
– И за три года, – Плоцкий поднял узловатый палец, – ты не отдал ни копейки. Правильно?
– Да, – ответил Знаев твёрдо, как мог.
– Серёжа, – сказал Плоцкий хрипло, – я тебя предупреждал. Я продал твой долг. Вот ему.
И показал на «спортсмена».
– Я директор коллекторского агентства, – тут же сказал «спортсмен». – Мы взыскиваем долги на официальной основе.
– Погодите, – перебил его Знаев. – Извиняюсь, конечно… Э-э… Пётр… Вы не могли бы… ну… выйти покурить?
«Спортсмен» вопросительно поднял брови. Знаев сделал вежливый жест.
– В смысле, оставить нас вдвоём?
– Я не курю, – ответил «спортсмен», криво улыбнувшись, однако встал.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
