Хотя Этьен не понял слов, сказанных ею по-русски, не понял смысл их, но этот мягкий голос показался ему таким симпатичным и добрым, что он решился заговорить.
— Помогите!.. — сказал он. — Ради всего дорогого для вас, помогите несчастному…
Молодая женщина, видно, поняла его, хотя он говорил по-французски. Она хотела подойти к нему, но старый монах остановил ее.
— Куда вы, Маргарита Михайловна? — спросил он ее сурово. — Ведь это француз!
Этьен, разумеется, ничего не понял из сказанного монахом; его внимание сосредоточилось только на имени Маргариты.
— Мою мать, как и вас, сударыня, — сказал он, — звали Маргаритой. Хоть ради ее дайте мне воды. Я умираю от жажды.
Маргарита Михайловна двинулась было к Этьену, но монах снова удержал ее.
— Что вы! — сказал он ей тревожно. — Или вы хотите навлечь на нас справедливый гнев наших солдат, помогая французу в то время, когда наши тут же умирают, не подобранные еще ополченцами! Разве вы не видите, что ратники падают от усталости, перетаскивая раненых, а все-таки не успевают подать помощь всем. Приберегите ваше вино для них.
Маргарита Михайловна грустно взглянула на несчастного француза, тщетно ожидавшего от нее помощи, и хотела идти далее, как вдруг фонарь монаха осветил его бледное лицо, и она была поражена сходством его с Санси. Она быстрым движением вырвала свою руку из руки монаха, подошла решительно к Этьену, нагнулась над ним и прошептала:
— Ваша мать Маргарита? Вы сын графа Санси-де-Буврейль?
Этьен взглянул на нее лихорадочно блестевшими глазами и замолк. Он был уверен, что все это представлялось ему в бреду. Но вот бледное лицо красавицы склонилось еще ниже над ним. Она приложила к его губам фляжку с вином, и он принялся с жадностью глотать подкрепляющее питье.
Тихий голос между тем шептал ему:
— Я знаю вашего отца и уведомлю его о нашей встрече… Я не могу спасти вас, но оставлю вам эту фляжку с вином.
В это время к ним стали приближаться носилки.
— Что вы тут делаете? — крикнул грубым голосом один из ополченцев, несших их.
— Да это француженка! — отозвался фельдшер. — Пожалуйте, мадам.
Маргарита Михайловна гордо выпрямилась и сказала с величавым спокойствием:
— Я вдова погибшего генерала Александра Алексеевича Тучкова и явилась сюда с разрешения самого главнокомандующего искать тело мужа…
Фельдшер и ополченцы попятились и, пробираясь как-то бочком, вскоре исчезли из виду. Маргарита Михайловна положила подле Этьена фляжку и хотела что-то сказать ему, но он прервал ее, указывая место неподалеку от себя:
— Тут убит генерал Тучков. Но вы его не отыщете, сударыня: он погребен под грудами земли и новых тел.
Маргарита Михайловна не дослушала его, она стремительно бросилась к указанному ей месту. Старик монах последовал за нею, и Этьен снова остался впотьмах. Он, однако, более не чувствовал себя беспомощным. Он знал уже, что отец его жив, и надеялся увидеться с ним. Мысль эта наполнила его сердце радостью, он забыл на время свои страдания и следил за движущимся фонарем монаха, будто за своей путеводной звездой. Маргарита Михайловна в это время помогала монаху приподнимать убитых, всюду наваленных грудами.
Небо еще более заволокло тучами, пошел чисто осенний дождик, подул холодный ветер. В лагере французов не видно было ни одного костра, и ночная тишина нарушалась в их стороне только нашими казаками, то и дело тревожившими неприятеля своим внезапным появлением то тут, то там.
Ветер и дождь не давали разгореться кострам, разведенным и в русском лагере. И они больше дымили, чем горели, освещая только небольшие пространства тусклым неровным пламенем, при мерцании которого Тучкова и ее спутник монах представлялись некими мрачными привидениями. Наконец все затихло и на нашей стороне, только слышалось ржание голодных коней, рыскающих без всадников, да стоны и оханье раненых.
Вдруг началось движение в русском лагере. По всем направлениям поскакали офицеры главного штаба на своих усталых конях, развозя приказ Кутузова готовиться к отступлению. И всюду в ответ слышались возгласы неудовольствия и досады. Наши жаждали продолжать сражение и победить французов или умереть. Но главнокомандующий решил лучше отступать, нежели терять снова десятки тысяч людей и оставить страну беззащитной, во власти беспощадно грабивших ее алчных французов.
Один из адъютантов, проезжая мимо Тучковой, предупредил ее, что наши отступают к Можайску, и убеждал поторопиться с возвращением в обоз, так как скоро двинется в путь артиллерия. Долее медлить было невозможно и хотя Маргарита Михайловна и не отыскала своего убитого мужа, но она должна была удалиться. Она понимала, что промедление с ее стороны грозило ей страшной бедой: она могла попасть в плен к неприятелю. Тучкова быстро направилась к повозке, в которой приехала, поблагодарила монаха Колонского монастыря, помогавшего ей в поисках, простилась с ним, села в повозку и поехала к обозу.
По пути ей представился весь ужас недавно происходивших тут схваток. Она то рыдала при виде ползающих раненых, то схватывалась за края тележки, чтобы не упасть при переезде через груды трупов, то сторонилась скачущих коней, обезумевших от страха и нестерпимой боли от ран. Она уговорила кучера взять в повозку двоих раненых, и тут только пришел ей на память сын графа Санси и то обстоятельство, что она забыла спросить, под каким именем находится он в армии Наполеона. Ей стало страшно досадно на себя, что она с ним не простилась, не сказала ничего утешительного об его отце, но вернуться на поле битвы не было никакой возможности: она была уже близко от обоза, а вдали слышался шум движущейся артиллерии.
«Господи! Что если они задавят сына Санси!» — подумала она, и в сердце ее словно кольнуло ножом.
Глава XV
аленький город Дмитров стоит на реке Яхроме, в шестидесяти верстах на северо-запад от Москвы. Центр этого города, где расположены собор и присутственные места, обнесен высоким земляным валом, из-за которого дмитровцы некогда отбивались от нашествия врагов.
В соборе хранится как святыня деревянный крест с изображением распятого Спасителя. Предание гласит, что крест этот приплыл в Дмитров по реке Яхроме против течения.
Тотчас за валом тянется самая большая и широкая улица, называемая Московской, — место гуляния всего города. На ней в описываемое время мещанки водили веселый хоровод, празднуя победу наших войск под Бородиным. Они пели по обыкновению самыми тонкими голосами, закрыв лицо с одной стороны миткалевым носовым платком, с другой — веером, в котором были проделаны дырочки, чтобы видеть тех, кого желалось видеть певицам. Взвизгивания этих сильно небеленных и нарумяненных красавиц мешали разговаривавшим в одном из старых домов, которые были тогда все в городе деревянные.
