Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 155
Нет ничего необычного в запретных мыслях, которые бродят в голове подростка. Единственная ненормальность у Рембо – это его решимость выявить и преодолеть его собственное сопротивление. «Письмо ясновидца» даже не предполагает, что некоторые из этих фантазий, возможно, являются частью учебной программы: «Все формы любви, страданий и безумия; он ищет себя, исчерпывает любой яд в себе…»
Рембо навещал Бретаня каждый день, надеясь найти письмо от Верлена. Однажды в середине сентября Бретань вручил ему конверт со штемпелем Парижа.
Верлен был на отдыхе и, вернувшись домой, на Монмартр, обнаружил «строки поистине ужасающей красоты» и некоторые «весьма туманные» подробности об их авторе. Предвидя критику собственных стихов, которая последовала позднее, он посоветовал месье Рембо не уродовать его безупречный стих неологизмами, техническими терминами и сквернословием: его поэзия была достаточно «сильна» сама по себе[195].
Рембо согласился: эти дерзкие инновации указывали на ребяческое отсутствие уверенности в себе. Теперь Рембо получил подтверждение, что он настоящий поэт. «Вы необыкновенно хорошо вооружены для сражений, – сообщил ему Верлен в своем неопределенно похотливом стиле. – Я чувствую запах вашей ликантропии»[196]. Месье Рембо следует ждать от него письма довольно скоро.
Верлен, не теряя времени, распространял весть: новая звезда взошла на востоке. Об авторе «Первых причастий» уже говорили в кафе и студиях Парижа. В целом было решено, что шарлевильское чудо следует привезти в столицу как можно скорее и предложить финансовую поддержку.
Потом пришло письмо, которое все изменило, – ветер подхватил флаги гавани. Учрежден специальный фонд, и горничная Верленов готовит свободную спальню. Красная дорожка расстелена для месье Рембо Шарлевильского: «Приезжайте, дорогая великая душа. Вас зовут, вас ждут»[197]. В конверт был вложен чек на билет в одну сторону до Парижа. Рембо должен был уехать с вокзала Шарлевиля в следующее воскресенье[198].
Накануне своего великого отъезда он пошел на прогулку с Делаэ. Был солнечный осенний полдень. Они уселись на лесной опушке, и Рембо вынул несколько листов бумаги. Он написал стихотворение в 100 строк, «чтобы показать людям в Париже». Стих был профессиональным, содержание – необычным. Внезапно, без какого-либо риторического введения, корабль рассказывает о своих приключениях, начиная с резни своей команды, далее следуют удивительные видения и постепенное разрушение судна:
В то время как я плыл вниз по речным потокам,Остались навсегда мои матросы там,Где краснокожие напали ненарокомИ пригвоздили их к раскрашенным столбам.
Мне дела не было до прочих экипажейС английским хлопком их, с фламандским их зерном.О криках и резне не вспоминая даже,Я плыл куда хотел, теченьями влеком.
Средь всплесков яростных стихии одичалойЯ был, как детский мозг, глух ко всему вокруг.Лишь полуостровам, сорвавшимся с причала,Такая кутерьма могла присниться вдруг.
Мой пробужденья час благословляли грозы,Я легче пробки в пляс пускался на волнах,С чьей влагою навек слились людские слезы,И не было во мне тоски о маяках.
Сладка, как для детей плоть яблок терпко-кислых,Зеленая вода проникла в корпус мойИ смыла пятна вин и рвоту; снасть повисла,И был оторван руль играющей волной.
С тех пор купался я в Поэме океана,Средь млечности ее, средь отблесков светилИ пожирающих синь неба неустанноГлубин, где мысль свою утопленник сокрыл;
Где, в свой окрасив цвет голубизны раздолье,И бред, и мерный ритм при свете дня вдали,Огромней наших лир, сильнее алкоголя,Таится горькое брожение любви.
Я знаю рвущееся небо, и глубины,И смерчи, и бурун, я знаю ночи тьму,И зори трепетнее стаи голубиной,И то, что не дано увидеть никому.…
По времени замысла Le Bateau ivre («Пьяный корабль») (сентябрь) следует сразу за «ясновидческим» письмом (май): очищение путем растворения, ослабление заклепок и снастей, которые связывают личность, видения, балансирующие на грани непостижимого, и странная ностальгия по будущему, где таинственный «скиталец вечный» дремлет в «архипелагах звезд». Сохранилась и самоирония, присущая богемным стихам Рембо прошлого лета, за исключением того, что теперь все судно дало течь, а не только брюки поэта.
«Пьяный корабль» создан в духе контролируемого ассоциативного процесса. Это произведение – прямая иллюстрация метода «ясновидческого» письма: язык «соединит мысль с мыслью и приведет ее в движение». Смыслу позволяется перепрыгивать через синапсы, образованные совпадающими звуками и воспоминаниями из других текстов, так что по мере повествования стих пишет себя сам:
…
Я видел, как всплывал в мистическом дурманеДиск солнца, озарив застывших скал черты,Как, уподобившись актерам в древней драме,Метались толпы волн и разевали рты.
Я грезил о ночах в снегу, о поцелуях,Поднявшихся к глазам морей из глубины,О вечно льющихся неповторимых струях,О пенье фосфора в плену голубизны.
Я месяцами плыл за бурями, что схожиС истерикою стад коровьих, и ничутьНе думал, что нога Пречистой Девы может,Смиряя океан, ступить ему на грудь.
Я направлял свой бег к немыслимым Флоридам,Где перемешаны цветы, глаза пантер,Поводья радуги, и чуждые обидамПодводные стада, и блеск небесных сфер.
Болот раскинувшихся видел я броженье,Где в вершах тростника Левиафан гниет;Средь штиля мертвого могучих волн движенье,Потоком падающий в бездну небосвод.
Ртуть солнца, ледники, костров небесных пламя!Заливы, чья вода становится темней,Когда, изъеденный свирепыми клопами,В них погружается клубок гигантских змей.
Но слишком много слез я пролил! Скорбны зори,Свет солнца всюду слеп, везде страшна луна.Пусть мой взорвется киль! Пусть погружусь я в море!Любовью терпкою душа моя пьяна.…
Рембо читал быстро и судорожно, «как ребенок, повествующий о своем горе», и голос его переходил с мальчишеского фальцета к взрослому басу[199]. К концу стихотворения Делаэ был вне себя от возбуждения. Он представлял, какой эффект произведет его друг в Париже: «Ты влетишь в мир литературы, словно пуля». Делаэ вполне ожидал, что Рембо «переплюнет Виктора Гюго».
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 155
