— Тебе так нравилось смотреть, как я имею Джека, правда? Мы с твоим мужем еще разок вместе пересмотрели записи. И ту самую, да. Я обратил внимание на твои глаза. Ты хотела быть на его месте, так, маленькая?
— Нет! — прохрипела я.
Пальцы Люциана выскользнули из меня. Я не успела облегченно вздохнуть. Ребро его ладони легло между моих ягодиц. Я замерла.
— Сейчас твоя мечта сбудется, моя дорогая. Ты в полной мере прочувствуешь то, что пережил твой муж.
Неумолимые пальцы втолкнулись в меня.
— Не надо, — сипела я сквозь всхлипы.
— Не слышу, миленькая, что ты там бормочешь?
— Не делай… не делай этого!
— Нет? — искренне удивился Люциан.
Пальцы шевельнулись во мне, а потом он резко их вытащил, исторгнув этим из меня еще один полный муки стон. Нет, больно он мне не делал. Но все внутри меня противилось подобному обращению.
Рука Палача, наконец, отпустила мои волосы. Затем звякнули ключи, он расстегнул наручники и, ухватив меня за левое запястье, пристегнул мою руку чуть ниже. Потом он сорвал с моих глаз повязку. Я заморгала и взглянула вверх на него. Глаза Люциана светились в темноте серебристым резким светом, от которого моим глазам сделалось больно. Но еще больнее мне стало от его пронзительного взгляда.
Люциан схватился за пряжку ремня на своих джинсах. Через мгновение он снова взял меня за волосы.
— Видишь, я иду у тебя на поводу. Цени это, лапонька, — он держал мой взгляд, и от его жутких глаз все волоски на моем теле встали дыбом. — Открой рот! — последовал приказ.
И он резко втолкнул свой вздыбленный член мне рот. Так глубоко, что я подавилась.
— Ну же, — голос его был груб, в нем не было ни капли нежности. — Что-то я не слышу стонов наслаждения. Ты же так этого хотела. Ты мечтала подержать эту штуку во рту, поласкать губами, а?
Я едва подавила приступ тошноты. Он двигался у меня во рту быстро, резко, грубо. Придерживая меня за волосы, не давая отворачиваться или как-то уменьшить силу ударов.
Но вдруг во мне что-то щелкнуло. Это же Люциан. Мой Люциан. Таков, какой он есть. Кем был всегда. Задолго до моего появления на свет. И я даже не знала, сколько ему на самом деле лет или веков. Нет, не веков. Тысячелетий. Мой Любимый и Единственный. Тот, кого я без памяти любила. Тот, кого я веками оплакивала. Тот, кому принадлежало мое сердце. Моя душа. Самая моя суть. И я хотела его. В любом виде. Без условий и оговорок. Хотела. Пусть даже вот так. И разве он не наказывал меня раньше? Сильнее, чем сейчас. Возможно, менее обидно, но намного болезненней. Оставляя на моем теле раны. Шрамы. К которым я относилась как к его клейму. И от которых я когда-то избавилась, чтобы забыть боль, которую оставила в моем сердце его гибель. Пусть смерть его оказалась мнимой, но я-то об этом не знала, и рана так никогда и не зажила. Но вот теперь, теперь он снова был рядом. И я ведь мечтала о нем, мечтала в тот момент, когда он насиловал Джека, хотела облизывать это великолепное тело словно карамель. И вот эта карамель была сейчас у меня во рту.
Я зажмурилась, чувствуя, как по щекам продолжают сбегать слезы. Но это уже не были слезы обиды. Неожиданно они обернулись слезами радости, слезами счастья. И я обхватила губами почти выскользнувшую из моего рта головку члена Люциана, а потом поцеловала, слизнув капельку семени и втянула обратно в рот. И ласкала языком, и облизывала, и сосала. А слезы текли по моим щекам.
Люциан замер. Он мгновенно ощутил во мне перемену и насторожился, готовый к любой выходке с моей стороны. А мне было глубоко фиолетово, что он там думал. У меня была свободна одна рука, и я обхватила его член у основания, а потом погладила курчавую поросль внизу его живота и провела рукой выше, к квадратикам его великолепного пресса, просунув руку под футболку. Я приподняла голову, потом поцелуями поднялась по всей длине его члена, затем еще выше, к животу, и языком и губами коснулась его горячего тела. Я в исступлении целовала его, вкладывая в эти поцелуи всю свою тоску по этому телу, по личности, которую оно заключало. Я почти не заметила, как Люциан ослабил хватку на моих волосах. А потом его широкая ладонь поднялась выше и погладила меня. А я скользнула рукой ему на поясницу, притягивая его к себе еще ближе.
Я целовала его и плакала. Я не могла остановиться. Но он сам меня остановил. Он отстегнул мою руку и, если бы он меня не поддержал, я бы упала. Я обнимала его за талию, уткнувшись мокрым лицом ему в бедро, и все продолжала рыдать.
Люциан не шевелился. А потом наклонился, подхватил меня за подмышки и поднял. Я смотрела ему в глаза. Он убрал волосы с моего лица. Я хотела его поцеловать, но он мне не дал. Просто держал меня и разглядывал мое лицо.
Тогда я подняла руки и положила свои ладони поверх его, отвела их от своего лица и медленно опустилась перед ним на колени. Потом потянула вниз его джинсы. Развязала шнурки, подняла одну его ногу, стянула с нее тяжелый ботинок, джинсы, затем проделала то же самое со второй. Поцелуями прошлась по внутренней стороне его правого бедра и снова втянула в рот его член. Люциан едва слышно застонал. И меня при этом звуке переполнило счастье. Мне стало неважно, где мы и почему. Я просто целовала и ласкала своего любимого мужчину. И плевать на остальную Вселенную. На Арку. На всех богов и на демонов Ада.
Я погладила кончиками пальцев твердые соски Люциана. Он ухватил меня за руки и поднял с колен. А потом резко притянул к себе. Ребра отдались болью. Но мне было все равно. Я нежилась в этих крепких объятиях.
Он шагнул назад, увлекая меня за собой. Опустился вместе со мной на тонкий тюфяк. Перевернулся, и я оказалась сверху. Но я не хотела быть сверху. Я никогда не хотела быть сверху.
— Нет, — шепнула я. — Ты — сверху. Ты…
Он не дал мне договорить. Перевернулся и сорвал с меня джинсы, которые до того болтались где-то на моих щиколотках. Буквально разорвал мою рубашку. И через секунду он был во мне. Горячий. Толстый. Мощный. Я задохнулась от чувства наполненности. От ощущения, что я вдруг оказалась дома, в безопасности, в уюте. Я этого чувства не испытывала веками. Даже в лучшее наше время с Джеком. Ни с кем из моих прежних любовников.
Люциан держал меня, не шевелясь и не позволяя шевелиться мне. Мы просто смотрели в глаза друг другу. И в наших глазах была одинаковая горечь, боль, тоска…
А потом он начал двигаться. А я начала громко стонать. Я не могла, да и не хотела сдерживать стоны, почти крики, эмоции переполняли меня. Меня разрывала изнутри любовь к этому мужчине, каким бы он ни был, нежность к нему. Люциан рычал, беря меня. Ничего человеческого не было в этом рыке. Глаза его сияли. Две ярчайшие звезды в кромешной тьме карцера. Я погрузила пальцы в его волосы, потом нашла завязки кожаного шнурка, стянула его и расплела его косу. И волосы рассыпались по его плечам. И я гладила это живое серебро.
Люциан склонился ко мне. Его губы накрыли мои. И я языком ощутила, как растут его клыки. И это на мгновение напомнило мне, кем он был на самом деле. Но я давно уже знала правду о нем. И когда он прокусил мне горло, я кончила. Так, как никогда не кончала, когда меня кусал Князь. Но Князь брал мою кровь, а Люциан просто укусил и держал свои клыки во мне, так же как его член был внутри меня. В эту минуту он обладал мной в большей степени, чем кто-нибудь, чем он сам когда-то давно. Я содрогалась и содрогалась. И где-то на грани рассудка почувствовала, как кончает Люциан. И тут его раздвоенный язык зализал мои ранки на горле. Потом он просто опустился на меня, не выходя. Его руки продолжали прижимать меня к себе. Я уткнулась лицом в его волосы и все продолжала плакать.
