И Тори почувствовала, как ее шелковистый коридорчик охотно расширяется, впуская желанного гостя.
...Вернувшись из ванной, где она приводила себя в порядок, Тори застала Алана в клетчатом фартуке Анджелы, колдующим над плитой. Консервы были убраны с пола, стол накрыт. Придраться совершенно не к чему.
— Ну и гад же ты, оказывается, — все же не удержалась она.
— Еще какой гад! — весело подтвердил он.
— Ты же обещал быть ручным и послушным!
— А ты от скуки не умрешь?
— Не беспокойся, не умру! — пообещала Тори и осведомилась: — Что, порка тоже имеет отношение к науке любви, которую ты изучаешь?
— А как же, — усмехнулся этот кулинар-супермен, — секс без порки все равно, что суп без перца.
— Отныне я ем только пресную пищу, — решительно заявила она.
— Посмотрим, — загадочно отозвался ее любимый, невозмутимо переворачивая жаркое.
Тори вздохнула и тоном пониже сообщила:
— Я тебе там вещи постирала, повесила сушиться на веранде. И ботинки тоже.
— Вот спасибо! Ты у меня просто золото, — улыбнулся Алан.
— Ладно, — сказала Тори. — Честно говоря, характер у меня действительно не подарок. Может, и правильно ты меня отлупил. Но только учти: чтобы это было в первый и в последний раз.
Алан рассмеялся:
— Ты так уверена, что мне удалось за один раз исправить твой характер?
Он аккуратно составил с плиты большую глубокую сковородку, на которой скворчало жаркое с овощным рагу. Пахло все это просто восхитительно. Тори постояла, молча наблюдая, как он хлопочет, ловко нарезая хлеб, раскладывая приборы. Потом подошла к нему сзади и крепко обняла за талию.
— Алан, делай что хочешь. Только знай: мне без тебя не жить. Если ты уедешь, я просто умру.
— А я и не сомневаюсь, моя ненаглядная. Ты без меня от голода умрешь. Это я уже слышал. Только я от тебя никогда и ни при каких обстоятельствах не уеду. Тем более что теперь знаю, как справляться с твоим плохим настроением. Вот еще только попробуй на меня надуться.
И он, обернувшись, обнял ее крепко-крепко, нежно поглаживая ладонью пострадавшую попку.
— Алан, — попросила Тори, — я тебя очень прошу, переезжай жить ко мне. Я хочу засыпать с тобой и просыпаться тоже. Иначе я все время буду бояться, что ты куда-нибудь денешься.
— Договорились, малыш. Как только высохнет одежда, отправлюсь за своими вещами, — легко согласился он.
Вечером Алан съездил в коттедж Филипа, забрал все свои вещи и вернулся к Тори. Та ждала его, стоя на веранде, и, не успел он выйти из машины, бросилась ему на шею.
Они решили, что спать будут в разных спальнях, чтобы семейная жизнь не слишком быстро приелась. Вечером чинно пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам. Тори закрыла за собой левую дверь, Алан — правую. Если бы двое бездельников поспорили о том, кто из этих двух влюбленных не выдержит первым, то проспорили бы оба. Через десять минут двери одновременно распахнулись, и Алан с Тори бросились друг другу в объятия.
Сначала они пошли в комнату Тори, где, сбросив по дороге одежду, упали на кровать и стали покрывать друг друга поцелуями.
— Алан, — шептала Тори, — ты так прекрасен! Ты — как греческий бог!
— Какого из них ты имеешь в виду? — задыхаясь, уточнил Алан.
— Гермеса, конечно, какие могут быть сомнения: такой же врун, мошенник, по небу летаешь туда-сюда, то ты над пустыней, то над Бермудами...
— А ты — Медуза Горгона! У тебя и локоны, как змеи, и язычок змеиный, и взгляд бывает такой, что того и гляди в камень обратишься.
— Мы друг друга стоим. Где там твой волшебный посох, Гермес, что-то я давно его не видела...
— А ты подавай сюда свой змеиный язычок. Ох, и сладкий у тебя яд, Медуза моя медовая...
— А может, ты Гелиос, солнцеголовый бог? Вон как волосы у тебя пылают, и поцелуи — как солнечные ожоги.
— Глупая, где ж ты Гелиоса видела ночью. Гелиос днем только показывается.
— Сам глупый. Днем он на небе показывается, рыжими волосами перед девушками красуется. А ночью занимается любовью со своей единственной...
— Единственная моя, красавица, ни одной богине с тобой не сравниться... Глаза твои — как синие проталины в грозовом небе, соски — как красные угольки в ночи. Темно, а я всю тебя вижу: ноги и руки твои, как лунные лучи, а роза твоя упала прямо с планеты Венеры. Ты как раз мимо пробегала, она тебе и досталась. Ни у кого больше такой нет. А внутри у нее — жемчужинка...
— Целуй меня, мой сладкий, целуй сильнее, жарче. Ты только подумай: двадцать пять лет я без твоих поцелуев на свете прожила! Ох, бедная я, бедная...
— Давай, я тебя пожалею, приласкаю, поглажу... И здесь, и здесь, и вот здесь...
— Ох, я не могу больше! Войди в меня, любимый, глубже, глубже... Еще, еще, умоляю... Люблю тебя...
— Люблю тебя...
Потом они немного подремали. Но желание преследовало их даже во сне. И, одновременно проснувшись, они решили пойти в комнату Алана. Кто знает, может, это комната Тори действует на них так возбуждающе, не дает им спать?
Они улеглись на широкую прохладную постель и отвернулись друг от друга.
— Спокойной ночи, Алан.
— Спокойной ночи, Тори.
Но эта неугомонная кошка начала возиться, устраиваясь поудобнее. И надо же ей было коснуться Алана своей круглой попкой.
— Я тебе покажу, как толкаться, — ужасно разозлился Алан.
— Ой, только не шлепай меня, — взмолилась Тори. — Я больше не буду.
— Зачем шлепать, — успокоил ее Алан. — Я тебя просто привяжу к кровати, чтобы ты не возилась и не мешала трудовым людям спать.
Он взял пояса от их халатов, и несмотря на возмущение Тори, привязал ее руки к спинке старинной кровати.
— Так, — удовлетворенно сказал он, — маленькая пантера обезврежена. Можно не бояться ее когтей.
И он улегся, отвернувшись от Тори, поливающей его самыми изобретательными ругательствами, какие только могла придумать.
— Что-то не спится, — задумчиво заявил этот негодяй, будто вопли его подружки были всего лишь кошачьим мяуканьем.
Он сел на кровати, взъерошил волосы и будто случайно взглянул на привязанную Тори.
— О, — обрадовался он, — я же могу бессовестно воспользоваться беспомощностью этой кроткой малышки.
И он ею воспользовался так, что вскоре крики Тори приняли совсем другой характер. После чего он отвязал бедные ручки, покрыл их поцелуями и сделал массаж. И не только ручкам. Массаж закончился новым слиянием этих двух ненасытных тел. А после они наконец заснули, так и не разжав объятий.
