Приподнявшись на локте, он вглядывается в ее кофейные глаза.
– Давай поженимся, родная моя.
– Милый мальчик мой, – тихо и нежно отвечает она, – не надо об этом. Будем жить, пока живется…
Засыпая, она кладет голову на плечо Королька, и от этой мягкой тяжести у него блаженно замирает сердце. Они уходят в сон почти одновременно.
Наташа
Два с лишним месяца миновало с тех пор, как Королек притащил меня к своему приятелю по кличке Шуз. С тех пор надоеда Шуз дважды приглашал меня в кафе, где донимал светской беседой и конфузил неотрывным взором выкаченных неопределенного цвета глаз. А еще он еженедельно названивает мне, сюсюкая, как с английской королевой. Презираю себя за то, что терплю эти дурацкие звонки. Но язык не поворачивается отшить нелепого ухажера.
Вот и сегодня, как подарок на сон грядущий, телефон преподносит мне чудака Шуза.
– Мы не могли бы завтра встретиться?.. – В его голосе такая надежда и тоска, что мне становится немного не по себе. – Нет-нет, ничего особенного, просто очень хочется вас повидать. Прошу, пожалуйста, не отказывайте.
– На набережной. В восемь вечера…
Почему-то представляю, как Шуз явится на свидание в доспехах рыцаря, поднимет забрало, гремя и скрипя проржавелыми латами, припадет на колено и преподнесет алую розу. И прыскаю от смеха. И так становится весело, что даже в кровати еле уговариваю себя уснуть. Хочется хохотать и дурачиться.
* * *
Невидимая метла метет по набережной пыль и всякий сор. На скамейке, вытянув тощие ноги в линялых джинсах, восседает Шуз, смуглый, небритый, узкоплечий, нечесаный. На грязноватую футболку надета донельзя потертая кожаная куртка. Хиппи, да и только. Ради дамы мог бы и принарядиться. Или побриться хотя бы.
Завидев меня, вскакивает, приглашает присесть, протягивает шуршащие целлофаном розы, демонстрируя пронафталиненную галантность. Невольно вспоминаю, как представляла его вчера в виде коленопреклоненного рыцаря, и усмехаюсь.
– Это наш последний разговор, – глухо, торжественно начинает Шуз. – Отныне я не буду вас донимать. Даю гарантию. Не стану врать, что влюбился без памяти. Просто вдруг захотелось иметь нормальную семью. Когда увидел вас впервые, подумал: а почему бы и нет? Мы оба – одинокие интеллигенты. Зажили бы вдвоем. Может быть, даже ребенок родился.
– На таких основаниях не создают семью, – произношу я, стараясь быть максимально деликатной.
– Возможно мы привыкли бы друг к другу, всякое бывает… Впрочем, – обрывает он себя, – теперь уже нет смысла пережевывать банальные фразы. Я только хочу сказать, что вы дороги мне и… Я, видите ли, сирота. Хотя это слово звучит довольно-таки странно по отношению к тридцатипятилетнему мужчине. Кроме Королька и, пожалуй, вас у меня нет никого…
– Бросьте, что за похоронное настроение.
– А, да, это вы точно заметили!
Он внезапно хохочет, демонстрируя длинные желтые зубы.
Что за достоевщина! Не хватает – исключительно для полноты картины – чтобы он забился в припадке. Парень явно не в себе.
– Извините, – говорю довольно сухо, – но я не совсем понимаю, куда вы клоните и зачем меня пригласили.
– Проститься, – сообщает он доверительно и выпучивает свои глазищи, увеличенные стеклами почти круглых очков в темной оправе. – Я, видимо, на ваше счастье, уезжаю. В Америку. Как Свидригайлов. Помните такого?.. Да вы не пугайтесь. Шучу. Я отправляюсь по конкретному адресу. Домой. Дома давненько не был. Соскучился.
– Погодите, но вы только что назвали себя сиротой.
– Все мы сироты на этом свете, – подхватывает Шуз.
Нет, мне положительно надоели его убогие потуги казаться загадочным роковым индивидуем!
Поднимаюсь.
– Всего хорошего. Надеюсь, когда мы снова свидимся, настроение у вас будет более оптимистичным.
– До свидания, – произносит он отчетливо.
Слава богу, не порывается провожать. До чего жалкий субъект.
Чуть помедлив, ухожу. Ветер, должно быть, изо всех сил надувая щеки, гонит меня прочь. Пройдя несколько шагов, оглядываюсь. Словно тающий в синеве Шуз оцепенело сидит на скамье и не отрываясь смотрит на свинцовый пруд. Руки картинно скрестил на груди, видно корча из себя то ли мятежного лорда Байрона, то ли Наполеона. Вот шут гороховый! И все же мне отчего-то не по себе.
Перед сном у меня возникает непреодолимое желание сообщить о нашей встрече Корольку, пусть повлияет на своего полоумного приятеля. И все же усилием воли останавливаю себя: незачем отрывать его всякой мелочью. Еще решит, что навязываюсь.
* * *
На следующий день после этого несуразного свидания окучиваю в своем антикварном салоне потенциальную покупательницу, запавшую на картину неизвестного художника начала прошлого века «Фавн и нимфа» – ужасный китч.
– Посмотрите, как тщательно выписана каждая деталь, – сладко щебечу я. – Стиль модерн в лучшем своем проявлении.
– Уж больно они… голые, – сомневается тетка.
– Эстетика обнаженного тела – это основа искусства. А мифологические персонажи…
Раздается нежная фуга Баха. Прерываю высоконаучный доклад и достаю из кармана пиджака телефончик. Королек сообщает, что заедет. Принимаю к сведению и продолжаю вещать, честно глядя в наивные глазки уважительно внимающей лохини:
– Мифологические персонажи одежды не имели…
Часа через три, выпав из своего антикварного мирка на улицу, замечаю «жигуль» Королька. Влезаю внутрь.
– Шуз умер, – хрипло говорит Королек. – Покончил с собой. Наглотался таблеток и… Сама записка в ментовке, я переписал.
Он достает сложенный вчетверо мятый лист. Буквы крупные, с сильным наклоном вправо, точно шагают против ветра: «Ухожу наверх добровольцем. Причина элементарная: я подцепил СПИД. Я не наркоман и инфицировался самым банальным образом: половым путем. Кто она – не выдам. Никогда не был предателем. Возможно, она заразит еще немало мужиков, но, значит, так тому и быть. Лечиться, тем более вступать в сообщество таких же бедолаг не намерен, лучше сразу, чем долго и мучительно.
Прощай, Королек! Мы с тобой не доспорили на этом свете. Не печалься, скоро встретимся на другом, наболтаемся всласть. Будем летать среди звезд и трепаться о добре и зле. Тебе и еще одному человечку, которому я не нужен, последнее прости! Ребята, жду наверху!»
– Господи, еще вчера он разговаривал со мной! – вскрикиваю я в порыве самобичевания. – И намекал, явно намекал! А я решила, что просто рисуется.
– У Шуза родных нет, – щурясь и глядя куда-то вдаль, говорит Королек. – Трудился он, как понимаю, на некие полукриминальные структуры. Сидел в своей «хрущобе», строчил для них программы, взламывал коды. Эти ребята на похороны наверняка не явятся. Помер Шуз – и фиг с ним, найдут другого. Хоронить его практически некому. Придешь?
