«Совсем как у Стира», – подумала Орландина. Да и вообще вытянутое и глупое лицо Мидаса напоминало ослиную морду заколдованного поэта.
Девушка горько усмехнулась.
Вот бы ее приятеля сюда привести. Возгордился бы, наверное, нос задрал. Дескать, храм в его честь.
Вдруг послышался приглушенный стук, словно что-то ударило в стену. За стуком последовало тихое шуршание. Затем все стихло.
У Орландины замерло сердце. Стараясь сохранить спокойствие, застыла в ожидании.
Больше никаких подозрительных звуков не последовало, и постепенно ее сердце забилось в нормальном ритме. Дыхание выровнялось, руки перестали дрожать.
«Наверное, крыса», – подумала она вслед за стражниками.
Ну, вот она в этой самой сокровищнице. И что дальше?
Скрестила руки на груди и начала делать то, что делала всегда, когда сердилась или была в отчаянии, – расхаживать по помещению.
Вперед-назад, десять шагов вперед, десять назад. Вперед-назад. Вперед-назад…
Шаги приглушала дорожка, лежащая вдоль стены.
Она даже представила себя жрицей Сребролукого – важной, богатой.
«Ласка, прекрати! – услышала, словно вживую, голос Ториквали. – Ты фести себя как последняя думкопф».
А потом вдруг в тишине ночи послышался звук скрежещущего о камень камня.
Одна из мраморных плит, облицовывавших стену, отодвинулась в сторону.
Девушка скользнула под ближайшую скамью, прикрытую мягким, ниспадающим до пола ковром, и затаилась.
Кто-то забрался в покои и замер, прислушиваясь.
– Никого нет, – сообщил кому-то.
– Но я могу поклясться, что слышал какой-то шорох.
– Дык елы-палы, крысы…
«Дались вам эти крысы», – подумала Орландина, стараясь как можно глубже забиться в угол.
Неужели это те, кто должен ей помочь? И именно на встречу с ними ее прислала сюда базарная прорицательница?
Но тогда почему все в ней противится мысли объявиться перед странными посетителями Мидасовых покоев?
На территорию храма Гавейн и Парсифаль прошли под видом несчастных бродяг. Двоюродных братьев-купцов, ограбленных пиратами под Патрами и лишившихся всего имущества, кроме горстки ауреусов, на которые они хотели попросить совета у Аполлона, как им быть дальше.
История, прямо сказать, шитая белыми нитками.
Но простат, поскольку они не претендовали на услуги оракула, а хотели всего-то переночевать где-нибудь поблизости от святилища, оказался к ним благосклонен.
Да и выглядели «братья» безобидно и жалко.
Повязки, пластыри из пихтовой смолы-живицы, синяки, шишки, рваная, кое-как чиненная одежда.
Ну, ни дать ни взять жертвы страшных морских разбойников.
Оба «круглых рыцаря», хотя и чуток поуспокоились, но по-прежнему были готовы поубивать друг друга. Настроение портила ноющая боль – встреча с земледельцами закончилась позорным отступлением.
В довершение всего из-за этой проклятой драки они не попали на обусловленную встречу.
Когда же, нарушив все правила конспирации, парочка заявилась домой к нужному человеку, тот не стал слушать объяснений, и хотя и взял письма, но сказал, что раз парни сами нарушили оговоренные правила из-за своих противоестественных наклонностей, то пусть выкручиваются, как знают (и откуда только узнал, подлюга, о потасовке и ее причинах?).
В виде особой милости дельфиец лишь указал им расположение потайного хода в сокровищницу царя Мидаса и настоятельно попросил забыть дорогу, по которой они к нему пришли. Отныне он будет разговаривать лишь с Ланселатом.
Но, слава богам, они сумели благополучно справиться с задачей.
Орудуя фальшивыми костылями, как рычагами, вояки приподняли каменную плиту, в которую было вделано подножие правого треножника, и, пока готовый лопнуть от натуги Гавейн удерживал тяжесть, Парсифаль ловко закатил под мраморный прямоугольник шарик, врученный им командором.
Затем, хихикая над сипящим и кашляющим бородачом, никак не могущим прийти в себя, блондин принялся укладывать в сумку лампады, курильницы и чаши.
Пару сотен денариев за этакую древность можно выручить. Хотя и опасно. Уж больно приметные вещички.
– Ой, посмотри! – прыснул блондинчик. – Умора и только!
Протянул сослуживцу серебряный слиток странной формы.
Гавейн взял его в руки, поднес прямо к носу и вдруг, грязно выругавшись, швырнул кусок серебра в Парсифаля.
– Ты чего, придурок?! – еле увернулся юноша. – Снова начинаешь?
– А ты чего? – набычился крепыш. – Специально дразнишься? Откуда взял осла? С собой принес?
– Делать мне больше нечего, – пожал плечами Перси.
Гавейн принялся лихорадочно обшаривать помещение. Грабить так грабить!
– Ну, чего, пошли, что ли?
– Нет уж! – вдруг прошипел бородач. – Я теперь отсюда так просто не уйду! Мне, может, тоже хочется отвести душеньку! Чем я его хуже?
С возмущением ткнул в золотого Лучника и стал карабкаться в нишу.
– Вот погоди ужо! Сейчас доберусь до твоего венца! Мало не покажется!! Парсифаль, а ну-ка, помоги!
Из-под скамьи Орландине почти ничего не было видно.
И лишь когда тот, кого назвали Гавейном, начал истерично выкрикивать угрозы, девушка поняла, что затеял мерзавец.
Она хотела закричать, спугнуть злодеев, но непонятный ужас парализовал ее.
Вернувшись из терм и не застав в гостинице ни сестры, ни Кара с его сопровождающими, Орланда страшно обеспокоилась.
Не из-за парней, нет. Пусть, как выразился Стир, отрываются. Хотя, конечно, у царя еще молоко на губах не обсохло.
Но вот Орландина. Что, если она попадется в лапы какому-нибудь прощелыге типа мерзкого Симона?
Некий внутренний голос подсказывал девушке, что сестра обязательно должна находиться где-нибудь поблизости от храма.
Почему так, она и сама не могла объяснить. Но перед глазами, когда Ланда мысленно звала Орландину, всплывала вырезанная по белому мрамору надпись: «Познай самого себя». И еще почему-то возникали… серебряные ослиные уши.
Совсем ее этот Стир заморочил. Пусть себе спит в стойле.
А она тем временем наведается в святилище. Благо находилось оно неподалеку от гостиницы. И, как разузнала Орланда у Толстяка, храмовые ворота не закрываются и на ночь, дабы паломники могли совершать угодные Фебу ритуалы круглосуточно.
– Но берегись храмовой стражи, – предупредил хозяин гостиницы. – Ужасные озорники!
Махнув рукой, девушка выскочила наружу и буквально побежала вверх по улице Латоны. К храму. Однако убежать далеко ей не пофартило.
