«Эгей! — подумала Эльда, когда Ольга была уже в трех шагах от Торкеля и несчастного, задыхающегося верховного жреца. — Да ведь я же могу использовать весь этот гнев!» И она принялась собирать его и магию всех людей, которые его испытывали, притягивая его к себе — вспышки гнева, порывы гнева, огненные тучи гнева: негодование Мелиссы, холодную ярость Фелима, бешенство Рёскина, возмущение девушек, сидевших рядом с Фелимом, страх и ненависть Коркорана, отвращение Вермахта — как такое могло произойти с ним! — чувства ребят из гребного клуба, каждый из которых мечтал проломить Олафу голову веслом, и глубокий, неукротимый гнев Лукина. Несколько мгновений — и все эти чувства переполнили Эльду, так что она ощутила себя огромным, оперенным воздушным шаром, наполненным злостью. И когда она поняла, что больше не выдержит, она выплеснула этот гнев вовне, на Олафа и его присных.
Выплескивая гнев, Эльда невольно подпрыгнула — и все пистолеты и арбалеты тотчас же устремились в ее сторону. Огромная грифонша была прекрасной мишенью. Но гнев опередил пиратов, и они опоздали. Их пальцы еще тянулись к куркам, но они уже уменьшались, сползали по стенке и стремительно преображались. И вот уже вдоль стены забегали крохотные серые мышки. С Олафом и его приятелями, что стояли у дверей, произошло то же самое. Пираты не сразу осознали, что они теперь мыши. Они стояли маленькой серой кучкой у подола одеяния верховного жреца, надменно озирались и никак не могли понять, отчего это вдруг комната сделалась такой огромной.
Лукин тоже не сидел сложа руки. Эльда опередила его лишь на мгновение. Принц умел делать только одно, но зато хорошо. Именно это он и сделал: разверз под ногами пиратов глубокую-пре-глубокую яму. Не успела группка людей, стоявших у двери, превратиться в мышей, не успели они надменно оглянуться по сторонам, как все они по— сыпались вниз — увы, вместе с верховным жрецом. Ольга вовремя пришла в себя и успела отшатнуться назад, чтобы не рухнуть в яму. Последней туда свалилась вешалка.
— Ур-ра-а! — завопила Эльда. — Давайте гоните остальных в яму! Помогайте мне, помогайте!
И принялась гоняться за мечущимися и пищащими мышами, перепрыгивая через стулья, снося столы, бросаясь туда и сюда и издавая радостные грифоньи вопли. Мелисса, разумеется, завизжала и вспрыгнула на стул, придерживая юбку. Но теперь, после того как она так смело высказала Олафу все, что о нем думала, Мелиссу зауважали. И десяток рук протянулся, чтобы не дать ей упасть вместе со стулом, когда Эльда носилась мимо взад-вперед, сгоняя мышей на край ямы и сметая их туда золотистой лапищей.
— Люблю мышек! — сказала она Лукину, который стоял у ямы, сжимая в объятиях Ольгу. — Я все время за ними гонялась, когда была маленькая.
Рёскин тоже помогал Эльде охотиться за мышами. Однако все равно многие из них сумели юркнуть в трещины в стене и затаиться там. Когда большинство мышей, что оставались в столовой, удалось наконец загнать в яму, Рёскин прогремел:
— Эй, кто-нибудь, закройте эту яму! А то я не умею! Есть ли тут кто-нибудь, кто может закрыть эту дыру и вытащить оттуда беднягу-жреца?
Несколько студентов подались вперед, но все они почтительно расступились, когда к яме подошел Коркоран. Он без особого труда поднял бедного жреца из ямы, а потом лично захлопнул ее с мстительным чваком. Вот так! Тут-то Олафу и конец!
Жрец повредил себе ногу. Толпа студентов, мешая друг другу, бросилась к нему, чтобы отнести его в Дом целителей. Но как только они отперли дверь столовой, внутрь ввалились Денч, Умберто и Финн. Они желали знать, что происходит. Волшебники возглавили еще одну толпу студентов, которая направилась на кухню. Там они обнаружили, что повара и посудомойки лежат на полу, связанные, с кляпами из полотенец — все, кроме главного повара. Он, очевидно, был в сговоре с Олафом, а теперь сбежал. Повара были помяты и напуганы. Их всех тоже пришлось отправить к целителям.
Ольга же все это время стояла в объятиях Лукина, неподвижно, точно статуя. Волшебники носились туда-сюда, запоздало налагая мощные заклятия на все помещения, студенты суетились и орали, но Ольга как будто ничего не замечала. Она не шелохнулась до тех пор, пока Фелим не принес самую большую кружку кофе, какую сумел найти, и не вложил ее в руки Ольге. Тогда она поднесла кружку к губам и отхлебнула. Ободренные этим признаком жизни, Лукин с Фелимом отвели ее к столу и усадили рядом с Клавдией. Клавдия обняла Ольгу обеими руками, с другой стороны над ними нависла Эльда, а Рёскин присел на корточки перед ними. Вскоре Ольга пришла в себя настолько, что смогла выпить большую часть кружки. Потом произнесла:
— Извините, пожалуйста. Из-за меня всем вам пришлось столько пережить...
— Ну и что? — сказал Фелим. — Из-за меня тоже. Однако я в этом не виноват. И ты не виновата.
— Я не знаю, что вы обо мне теперь думаете... — продолжала Ольга.
Она как будто не слышала слов Фелима.
— Да то же самое, что и всегда, — сказала Эльда.
— Вот разве что теперь мы знаем, почему ты вступила в гребной клуб, — усмехнулась Клавдия. — Ты, значит, большую часть жизни провела в море?
Ольга медленно кивнула. Все друзья наблюдали за ней с тревогой. Это был первый раз, когда она повела себя как живой человек, а не как зомби.
— Но я не знаю, что все теперь обо мне думают! — повторила она.
— Ну, так ведь родителей не выбирают! — буркнул Рёскин, и Клавдия, Лукин и Фелим хором добавили:
— К сожалению!
— Но я ведь и в самом деле украла его сокровища! — сказала Ольга. — Кроме меня, никто не знал, где он их прячет. Я приплыла туда под покровом ночи и вырыла их.
— Да ты мне уже об этом рассказывала, когда одолжила денег на новую одежду, помнишь? — сказал Лукин. — Для этого, должно быть, понадобилось немалое мужество. А еще большее мужество и хладнокровие потребовалось для того, чтобы спрятать эти сокровища и продавать их по чуть-чуть в каждом городе, куда ты приезжала. Я бы, например, не выдержал и продал все сразу, даже если бы это позволило отцу меня выследить.
— Но теперь же все знают, что я воровка! — воскликнула Ольга.
— Насколько я слышал, никто тебя ни в чем не винит, — возразил Рёскин. — Все только говорят, что ни за что бы на такое не решились. А потом, он ведь сам все это наворовал, верно?
— К тому же все знают, что ты взяла только то, что тебе причиталось, — добавила Клавдия.
— Ну, не только, — сказала Ольга. — Я взяла еще малость сверху — за побои.
По ее угловатой скуле поползла слеза. Ольга продолжала, медленно и отстраненно:
— Пока я была его юнгой, он обращался со мной не так уж плохо. Так только, отвешивал мне затрещины, когда напивался. По-моему, он считал меня мальчишкой. Ему всегда хотелось сына. Но когда он обнаружил, что я могу поднимать ветер, все стало гораздо хуже. Ну знаете, как бывает: когда только учишься чему-то, то не всегда все получается как следует, а иногда и ничего не выходит. И когда такое случалось, он всегда бесился и колотил меня. А потом он однажды застал меня на берегу, когда я играла с воздушными стихиями и пускала маленькие вихри. Я ему сказала, что тренируюсь, но это была неправда. Народ воздуха такой славный... был... и я на самом деле просто забавлялась. А он разъярился. Он сказал, что это пустые забавы, а девки должны делать только то, что полезно для их мужчин. Он обозвал меня ведьмой и избил до полусмерти. После этого я так долго болела, что ему даже пришлось оставить меня на берегу, уходя в очередное плавание. А когда я выздоровела, то обнаружила, что стихии больше меня не слышат. И с тех пор я только и могла, что создавать чудовищ. А он снова бил меня за то, что я не могу поднимать ветер.
