Мир, кажется, меняется, появляются новые фирмы, каждый день тысячи детей умирают от голода, одни войны кончаются, другие вспыхивают; обо всем об этом я думаю, когда чищу зубы. Тихонько приближается Луна — я слышу, как ее маленькие ноги скользят по плиточному полу.
Полное смущение. Колебание. Я совсем не готов к таким вопросам в данной ситуации. Итак, надо быстро дать гениально простой ответ, не создавая табу, не нагромождая метафор, войти в роль мудрого и опытного отца. Я краснею, рот полон пены от зубной пасты, но все-таки бормочу:
— Однажды, дочка, ты прочтешь труды таких великих философов, как Эпикур, Спиноза, Кант, Фуко, Делёз… и ты все поймешь.
— Конечно, папа, я их прочту. Но пока скажи мне, что такое фелляция?
Внезапно мне приходит в голову гениальная мысль.
— Смотри, когда девочка ест рожок с мороженым, она облизывает его со всех сторон. Ей это нравится. Представь теперь, что она делает то же самое с пипиской мальчика. Очень похоже.
К счастью, звонит мобильный телефон. Чувствую себя жалким типом. Разговаривая по телефону с матерью, я одновременно включаю телевизор: на экране возникают полуголые девицы, танцующие в ритме хип-хоп и вертящие задницами. Да, действительно, сегодня вечером надо пораньше лечь спать.
На площади Святой Марты
Довольно часто жара, установившаяся в начале лета, кажется нескончаемой. И то, что казалось несбыточным еще несколько дней назад (намерение совершить судьбоносный поступок, поднять гору, переубедить строптивого человека, убраться в шкафу, постричь ногти на ногах), становится вполне реальным. Я решил броситься в холодную воду, и пригласил Мэрилин поужинать, дав ей понять, что я гений, с которым стоит ближе познакомиться. Она ответила согласием на мое предложение, практически не колеблясь. Мне понравилась ее манера говорить да. У нее тонкий голос, почти как у подростка, которого еще не омрачили ни тяготы жизни, ни ее крайности. Думаю, Мэрилин должна задавать себе вопрос: что это такое, мужчина сорока лет? Как он занимается любовью? Он злой, грубый или, наоборот, опытный и нежный? Что он предпочитает? Поможет ли мне его опыт? Будут ли меня смущать его морщины? Кто я такая в глазах этого мужчины?
Квартал площади Святой Марты. Туризм новой богемы. Обстановка, как в Бельвиле 1930-х годов, с привкусом неаполитанских впечатлений. Рассчитываю на псевдоэкзотику этого места, чтобы околдовать мою красавицу.
На открытой террасе ресторана больше не осталось ни одного свободного стула. Нам повезло, мы вовремя нашли незанятый столик: с первых же моментов нашей встречи удача нас не оставляет. Это добрый знак. И потом, я снова могу свободно двигаться, а мои костыли стоят в шкафу.
Я рассматриваю лицо Мэрилин. Мне нравятся ее зеленые глаза и губы насыщенного розово-коричневого цвета. Я так близок от ее красоты, как только можно быть близким к какой-нибудь травинке, к запаху, к неопределенному воспоминанию. Надеюсь существовать не только в духовной области, а на уровне инстинктов, животного восприятия, колдовства. Я надеюсь на это, так как нахожусь в ожидании открытия и неожиданного события. Квадратное декольте замечательно подчеркивает потрясающую грудь Мэрилин. Меня всегда привлекали пышные формы. Мэрилин, девушка среднего роста, обладает простодушной чувственностью, у нее пухленькая фигурка, и очень скоро в ней будет много шарма. При первом взгляде на нее хочется помять ее ягодицы, обнять широкие бедра, прижать девушку к груди и прошептать на ухо: «Я — твой парень, никого больше не ищи, я войду в тебя, буду тебя ласкать, наполню своим соком, и ты почувствуешь себя заново родившейся».
Изучаем меню. Мэрилин замечает:
— Люблю хорошую еду и вино.
Я в порыве детской запальчивости говорю:
— Да, это то, что называется жить. Конечно, мы обязательно закажем вина… помимо всего прочего…
И мы начинаем смеяться глупо, но очень естественно.
Я себя убеждаю: больше не буду развлекать ее изысками стиля. Просто буду существовать рядом с ней, вот и все. Странным образом у меня пропадает навязчивая идея наблюдать за женщинами, сидящими поблизости.
Потом мы говорим о процессе написания книг, о творчестве, об искусствоведении, об изменении образа жизни и о комбинациях, которые могут возникнуть вследствие этого, о социальной мобильности. Мы рассуждаем о том, как воспользоваться представляющимися возможностями, заработать денег, занимаясь своим любимым делом, как вести переговоры, уступать, создавать новые отношения, и о том, как можно порвать со своей семьей, обрести свободу, выбрать город, в котором хочется жить, как расти, защищать свои идеи, как пережить любовное приключение, стать частицей огромного мира, короче говоря, создать что-либо… В конце концов мы приходим к выводу, что мы существа, сдерживаемые потоком, временные жители на этой земле, иногда объединяющиеся, а иногда, наоборот, одинокие, распыленные.
Темы наших разговоров приобретают более конкретный характер. Мэрилин упоминает о своих семейных проблемах, рассказывает о деде, которого обожает, о летних каникулах, проведенных в собственном доме на Корсике, который сегодня уже продан, обо всех песнях, что поют хором и которые связаны с воспоминаниями, о своих кузенах и кузинах, о лодке, плывущей по волнам Средиземного моря, и о чудесном дедушке у руля, о бухтах… И вдруг, как будто освобождаясь от бремени, заявляет:
— А моя мать — лесбиянка.
— Выходит, тебя нашли в капусте?
Шутка рискованная, почти убийственная, непонятная. Но Мэрилин продолжает, не смущаясь:
— Мой отец ушел незадолго перед моим рождением. Я не помню, чтобы мать и отец были вместе.
— Ты хочешь сказать, что любовь к женщинам у нее проявилась, когда ты еще была у нее в животе?
— Точно. Я никогда еще не смотрела на это под таким углом…
Мэрилин задумчиво пьет вино и вдруг вздрагивает, вновь окунаясь в свое прошлое.
— Во всяком случае, моя мать рассталась с отцом именно в это время.
— Смелый поступок…
— Да? Ты так думаешь?
— Так вот почему ты…
— Ну что, говори.
— …такая чувствительная.
— Благодарю.
— Но ты уже научилась жить с этим… Ты далеко пойдешь…
— Мне очень рано пришлось защищаться. Моя старшая сестра уехала в Соединенные Штаты. Я осталась с младшим братом, матерью и ее подружкой с дочкой.
— А как твой отец?
— Он переживает.
— К этому не скоро привыкнешь.
