Пьяный отечный пианист, едва различимый в клубах вонючего сигаретного дыма, лабал унылый блюз в плохо освещенном углу.
Вдруг дверь распахнулась от пинка. Пианист перестал играть, и все взгляды обратились на вход.
Появился человек-гора, состоящий из одних мышц, которым было тесно под майкой. С татуировками на руках молотобойца.
Уродливый шрам на щеке придавал еще более зверский вид его отталкивающей физиономии.
Голосом, от которого кровь стыла в жилах, он крикнул:
— Кто здесь Питер?!
Глухая, страшная тишина повисла в баре. Гигант сделал пару шагов, схватил стул и швырнул его в зеркало.
— Кто здесь Питер? — снова спросил он.
Маленький человечек в очках встал из-за одного из
боковых столиков. Бесшумно он подошел к гиганту и еле слышным голосом прошептал:
— Я… я Питер.
— Так это ты — Питер? А я — Джек, сукин ты сын!
Одной рукой он оторвал его от пола и бросил в другое
зеркало. Снова поднял его и влепил пару ударов кулаком, чуть не оторвав ему голову. Потом раздавил каблуком его очки. Порвал на нем одежду и напоследок швырнул на пол и прыгнул ему на живот.
Тонкая струйка крови потекла из уголка рта маленького человека, оставшегося лежать на полу в полубессознательном состоянии.
Человек-гора подошел к двери и, прежде чем уйти, сказал:
— Никто не смеет издеваться надо мной. Слышите, никто! — и ушел.
Как только за ним закрылась дверь, двое или трое мужчин подошли, чтобы оказать первую помощь жертве избиения. Они усадили маленького человечка и поднесли ему стакан виски.
Человечек вытер кровь с лица и рассмеялся, сначала тихонько, а потом в полный голос.
Все удивленно посмотрели на него. Может, он сошел с ума от таких сильных побоев?
— Вы ничего не понимаете, — сказал он, продолжая смеяться. — Я ведь действительно издевался над этим идиотом.
Всех одолело любопытство, и они забросали его вопросами:
— Когда?
— Как?
— С какой-нибудь женщиной?
— Из-за денег?
— Что ты ему сделал?
— Из-за тебя он сел в тюрьму?
Человечек все смеялся:
— Нет, нет. Я издевался над этим дураком сейчас, при всех! Потому что я… ха-ха-ха! Я…
…Я не Питер!
Я ушел из кабинета хохоча. У меня перед глазами стоял избитый человечек, думавший, что он поиздевался над гигантом.
Но по дороге мне расхотелось смеяться, и мной овладело какое-то странное чувство сострадания к самому себе.
Сон раба
Я уже забыл, как злился тогда.
Мне казалась гораздо более важной тема лжи как таковой.
Я всю неделю обдумывал эту тему, вновь открывая для себя свою собственную склонность ко лжи, вспоминая свою и чужую ложь. И я вновь убеждался в правоте суждения, сформулированного Хорхе:
ЕСЛИ СУЩЕСТВУЕТ ПРОБЛЕМА ЛЖИ —
ЭТО ПРОБЛЕМА ЛЖЕЦА
Тут я немного застрял на понятии «ложь во спасение».
На первый взгляд она, казалось, относится к другой категории.
Казалось, в ней нет никакого осуждения или приговора.
Даже нет никакой попытки уклониться от ответственности.
Однако, по зрелом размышлении, ЕСТЬ цена, которую я не хочу платить, когда лгу, чтобы уберечь других. Я не хочу встречаться лицом к лицу с их болью, их бессилием или их злостью.
А если этого покажется мало, я понимал, что часто, прибегая ко лжи во спасение, я ставил себя на место другого. Как сказал бы мой психотерапевт, я отождествлял себя с жертвой. И тогда мои мысли можно было бы объединить под рубрикой: «Если бы это случилось со мной, я предпочел бы этого не знать». И с этих позиций я считал себя вправе решать за других, утаивая от них правду.
Но я понимал, что с такой точки зрения ложь больше похожа на злонамеренное манипулирование, чем на акт сострадания.
Какой ужас!
Еще одна ложь самому себе, а не другому человеку. К кому же тогда сострадание? К самому себе!
Почти вся ложь — это ложь во спасение, но во спасение самого себя, то есть лжеца…
— Во спасение самого себя, — сказал я ему.
— Отлично, Демиан. Я никогда так не ставил вопрос. Мне кажется, что это прекрасная мысль, — похвалил меня Толстяк. — Ложь во спасение всегда подозрительна и вызывает вопросы, иногда очень сложные, из области философии и морали. Один из самых важных этических вопросов, которые мне известны, — это дилемма Сократа о свободном человеке и рабе.
Последний раз я слышал о ней от Леи, упоминавшей об этом на групповых занятиях пар, которые мы вели вместе. Когда она об этом сказала, мне припомнилось, что когда-то я уже читал эту историю, но не придал ей значения. Однако, видя, какая разгорелась дискуссия между слушателями, и наблюдая за происходящим внутри меня, я понял: мне есть за что благодарить Лею, помимо нашей дружбы…
История очень простая.
Я иду по пустынной дороге.
Радуюсь ветру, солнцу, птицам
и тому, что мои ноги несут меня,
куда они сами хотят.
У обочины дороги
я вижу спящего раба.
Я подхожу ближе и понимаю,
что он видит сон.
По его словам и жестам
я догадываюсь…
Я знаю, что это за сон:
рабу снится, что он свободен.
Выражение его лица
спокойное и умиротворенное.
Я спрашиваю себя…
должен ли я разбудить его,
показав тем самым,
что это — только сон,
чтобы он знал, что остается рабом?
Или мне лучше оставить его спать,
чтобы он
хотя бы во сне
насладился своим придуманным миром?
— Каков правильный ответ?.. — спросил Хорхе.
Я пожал плечами.
— Правильного ответа нет, — продолжал он. — Каждый должен сам найти ответ внутри себя.
— Мне кажется, я застыл бы перед рабом, не зная, что делать, — сказал я.
— Я дам тебе подсказку, которая поможет тебе по крайней мере в одном случае. Пока ты там стоишь, подойди поближе к рабу и посмотри на него. Если этот раб — я, отбрось сомнения:
Разбуди меня!
Жена слепого
В тот день я был очень придирчив.
