В ответ на возражения, что речь поможет ему оправдаться от возводимой на него клеветы, Сократ сослался на своего «даймона»: «Клянусь Зевсом, я уже пробовал обдумать защиту перед судьями, но мне противился божественный голос».
Друзья сделали все, чтобы спасти его от казни; старый товарищ Сократа Критон организовал побег и явился в тюрьму, чтобы помочь философу скрыться.
Когда он вошел, закованный старец спал тихим, безмятежным сном, словно его ожидала не чаша с ядом, а радостное пиршество в кругу друзей. Критона поразило это зрелище, и он долго в молчании сидел у изголовья Сократа.
Дождавшись пробуждения узника, Критон сообщил ему, что скоро прибудет корабль с Делоса и нужно бежать, пока не поздно. Друзья сочтут позором для себя, если не спасут учителя.
Но Сократ только улыбнулся: он был уже как бы за пределами этого мира. Он рассказал Критону, что ему снился вещий сон: прекрасная женщина в белом одеянии произнесла слова из Гомера о скором возвращении на родину.
– А ведь смысл его как будто ясен, Критон. Оставь же это, Критон, и сделаем так, как указывает Бог.
«Сидя подле него, – говорит очевидец казни, – я испытывал удивительное чувство. Я был свидетелем кончины близкого друга, а между тем жалости к нему не ощущал – он казался мне счастливцем… я видел поступки и слышал речи счастливого человека! До того бесстрашно и благородно он умирал, что у меня даже являлась мысль, будто и в Аид он отходит не без божественного предопределения и там, в Аиде, будет блаженнее, чем кто-либо иной».
Один из друзей навестил философа накануне казни и предложил ему свой роскошный плащ.
– Неужели мой плащ годился только для жизни, а для смерти не пригоден? – возразил Сократ.
Когда ноги отяжелели, Сократ лег и покрылся плащом. Тело его постепенно теряло чувствительность, но он по-прежнему оставался невозмутимым. Вдруг он откинул плащ и обернулся к Критону: «Критон, мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте»…
Это были последние слова Сократа.
Петуха приносили в дар богу Асклепию по выздоровлении; очевидно, умирающий хотел сказать этим, что считает свою гибель выздоровлением для лучшей жизни в вечности.
Высказывания о Сократе
Более всего, по-моему, он [Сократ] похож на тех силенов, какие бывают в мастерских ваятелей и которых художники изображают с какой-нибудь дудкой или флейтой в руках. Если раскрыть такого силена, то внутри у него оказываются изваяния богов. Так вот, Сократ похож, по-моему, на сатира Марсия. Что ты сходен с силенами внешне, Сократ, этого ты, пожалуй, и сам не станешь оспаривать. А что ты похож на них и в остальном, об этом послушай. ‹…› Он всю свою жизнь морочит людей притворным самоунижением. Не знаю, доводилось ли кому-либо видеть таящиеся в нем изваяния, когда он раскрывался по-настоящему, а мне как-то довелось, и они показались мне такими божественными, золотыми, прекрасными и удивительными, что я решил сделать вскорости все, чего Сократ ни потребует… Если послушать Сократа, то на первых порах речи его кажутся смешными: они облечены в такие слова и выражения, что напоминают шкуру этакого наглеца-сатира. На языке у него вечно какие-то вьючные ослы, кузнецы, сапожники и дубильщики, и кажется, что говорит он всегда одними и теми же словами одно и то же, и поэтому всякий неопытный и недалекий человек готов поднять его речи на смех. Но если раскрыть их и заглянуть внутрь, то сначала видишь, что только они и содержательны, а потом, что эти речи божественны.
Платон, «Пир» (слова Алкивиада)
Есть определенная причина и тому, что демон приходил лишь затем, чтобы пресечь начинания Сократа, но никогда не поощрял его. Сократ, муж совершеннейший и добровольно готовый к достойным его обязанностям, не нуждался никогда в побуждениях, но иногда в запрещениях: предупрежденный, он мог отказаться от опасных в дурное время начинаний, к которым он позднее или спокойно возвращался, или иначе приступал.
Апулей, «О божестве Сократа»
Но Сократ отгадал еще больше. Он видел кое-что за спиной своих знатных афинян; он понимал, что его случай, его идиосинкразия уже не была исключительным случаем. Такое же вырождение подготовлялось всюду в тиши: старым Афинам приходил конец. – И Сократ понимал, что все нуждаются в нем – в его средстве, в его врачевании, в его личной сноровке самосохранения. Повсюду инстинкты находились в анархии; всюду были в пяти шагах от эксцесса: monstrum in animo было всеобщей опасностью. «Инстинкты хотят стать тираном; нужно изобрести противотирана, который был бы сильнее»…
Если потребно сделать из разума тирана, как это сделал Сократ, то не мала должна быть опасность, что нечто иное сделается тираном. Разум = добродетели = счастью – это значит просто: надо подражать Сократу и возжечь против темных вожделений неугасимый свет – свет разума. Надо быть благоразумным, ясным, светлым во что бы то ни стало: каждая уступка инстинктам, бессознательному ведет вниз…
Фридрих Ницше, «Сумерки идолов, или Как философствуют молотом. Проблема Сократа»
Кто этот человек, дерзающий в одиночку отрицать греческую сущность, которая в лице Гомера, Пиндара и Эсхила, Фидия, Перикла, Пифии и Диониса неизменно вызывает в нас чувства изумления и преклонения, как глубочайшая бездна и недостижимая вершина?
Фридрих Ницше, «Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм»
Кто отравил Сократа, кто спалил Жанну д’Арк, кто казнил Гайсу, кто закопал нашего Пророка в останках верблюда? – Толпа. Толпа безрассудна. Сумей направить ее на путь истины.
Абай Кунанбаев, «Слова назидания. Слово тридцать седьмое»
Философия Сократа представляет собой единое целое с его жизнью.
Георг Гегель
Сократ как объект изучения представляет для историка значительные трудности. Несомненно, что в отношении многих исторических личностей нам очень мало известно, тогда как в отношении других известно многое; что же касается Сократа, то мы не уверены, знаем ли мы о нем очень мало или очень много.
Двое из учеников Сократа, Ксенофонт и Платон, написали о нем много, но рассказывают о нем весьма различные вещи.
Барнет высказал мысль, что даже в тех случаях, когда они в чем-либо согласны друг с другом, то это происходит потому, что Ксенофонт повторяет Платона. Когда же они расходятся во мнениях, то одни верят одному, другие – другому, а третьи не верят ни одному из них.
Бертран Рассел, «История западной философии»
У Сократа как-то спросили, откуда он родом. Он не ответил – «Из Афин», а сказал – «Из Вселенной». Этот мудрец, мысль которого отличалась такой широтой и богатством, смотрел на Вселенную как на свой родной город, отдавая свои знания, себя самого, свою любовь всему человечеству, – не так, как мы, замечающие лишь то, что у нас под ногами…
Мишель Монтень, «Опыты»
Сократ исследовал нравственные добродетели и первый пытался давать их общие определения (ведь из рассуждавших о природе только Демокрит немного касался этого и некоторым образом дал определения теплого и холодного; а пифагорейцы – раньше его – делали это для немногого, определения чего они сводили к числам, указывая, например, что такое удобный случай, или справедливость, или супружество. Между тем Сократ с полным основанием искал суть вещи, так как он стремился делать умозаключения, а начало для умозаключения – это суть вещи: ведь тогда еще не было диалектического искусства, чтобы можно было, даже не касаясь сути, рассматривать противоположности, а также познает ли одна и та же наука противоположности; и в самом деле, две вещи можно по справедливости приписывать Сократу – доказательства через наведение и общие определения: и то и другое касается начала знания. Но Сократ не считал отделенными от вещей ни общее, ни определения. Сторонники же идей отделили их и такого рода сущее назвали идеями, так что, исходя почти из одного и того же довода, они пришли к выводу, что существуют идеи всего, что сказывается как общее, и получалось примерно так как, если бы кто, желая произвести подсчет, при меньшем количестве вещей полагал, что это будет ему не по силам, а увеличив их количество, уверовал, что сосчитает.
