В отличие от старого Всесвята, Станила не скрывал своего интереса и полюбопытствовал, каким образом князь северных кривичей и норвежский морской конунг объединились и какого счастья хотят найти так далеко, в полянской земле? Действия Вольги в Изборске он сразу одобрил.
— Правильно ты сделал, что Диделю прижал! — воскликнул он, взмахнув медовым рогом в сторону Вольги, словно воздав ему честь. — Я и тогда вуюшке говорил: не к лицу нам такой родич, полонянкин сын! А он отвечал, что какой бы ни был князь, хорошо, что Городиша изборской княгиней осталась. Теперь вот не княгиня она больше! И хочу знать — чем ты нам потерю думаешь возместить?
Вольга поначалу опешил: Изборск не принадлежал западным и восточным кривичам, а значит, считать его своей потерей они не имели права.
— Я избавил вас от недостойного родича и от позора иметь в родне сына робы, — несколько заносчиво ответил Вольга. — А что касается Изборска, то он все равно не мог бы принадлежать вам, потому что у твоей сестры не было детей ни от Крепибора, ни от Дедени.
— Но моя сестра была изборской княгиней! — напористо возразил Станила. — А значит, ее новый муж мог бы…
— Ты ведь не мог стать ее новым мужем, вы в родстве! — осадил его Вольга. — А в Изборске теперь сидит мой человек. Земля северных кривичей наконец собрана в одних руках и не потерпит посягательств.
— Было время, когда все кривичские земли в одних руках были, — напомнил Станила. — Одна голова, один князь у всех кривичей был.
— Разве что во времена самого Велеса-Крива. А ты хочешь те времена вернуть? — Вольга окинул Станилу взглядом, мельком подумав, что тот, с его шрамом, будто разделившим лицо пополам, очень даже похож на одноглазого бога Того Света.
— А ты будто не хочешь? — Станила подбоченился, словно вызывая померяться силой. — Сам посуди. Тогда вся земля от верхнего Днепра до Варяжского моря стала бы наша. Кто бы нам тогда был соперником? Что там русь, или козары, или савары, или кто там еще — тьфу!
— Едва ли те времена вернутся.
— Это как богам поглянется… Но коли и останется земля кривичей, будто Змей Горыныч, о трех головах, все же лучше, если эти три головы одну думу будут думать и одно дело делать.
— Именно этого мы и хотим! — вставил Одд, сделав Вольге знак не возражать.
Вольге не нравились речи, которые вел Станила. Тот явно мечтал о власти над всеми кривичами, а значит, покушался на права Вольги и его будущих потомков. Поэтому молодой плесковский князь, несмотря на выпитый мед, делался все мрачнее и неприветливее, а это грозило ссорой. Станила не любил, когда за его столом кто-то хмурился, и напирал, пытаясь подчинить упрямого гостя.
— Мы хотим если не объединения, то мира и дружбы между всеми северными племенами, — продолжал Одд. — Глупо братьям проливать кровь друг друга, когда у них хватает других врагов.
— А тебя-то каким ветром к нам в родню занесло? — Станила смерил его пристальным взглядом.
— А разве тебе не говорили, что я беру в жены старшую дочь ладожского воеводы Домагостя?
— Домагостя? — Станила вытаращил глаза. — Так ты, выходит, мне свояк?
Одд слегка кивнул, опустив веки. Поскольку Станила считал свою жену Домагостевой дочерью, муж Яромилы в его глазах был родичем.
— Что же сразу-то не сказал! — завопил Станила и полез обниматься. Вопреки своей устрашающей внешности, он был человеком не злым и всегда радовался установлению новых дружеских и родственных связей. — Друг! Брат мой дорогой!
— И я надеюсь, что ты, как близкий родич, поможешь нам достичь наших целей, тем более что и тебе они принесут немало выгод, — продолжал Одд, когда первый приступ хмельной радости поутих. — Мы ведь хотим того же, что и ты: подчинить нам, северным племенам, те народы, что живут южнее, чтобы они открыли нам дорогу в Золотые страны — за Греческое море.
Мысль о том, чтобы еще кого-то подчинить, Станиле заведомо нравилась. А когда он уразумел, что в первую очередь речь идет о Киеве и князе Аскольде, то обрадовался еще больше. Аскольда он недолюбливал, по старой памяти видя в нем соперника, — ведь тот первым догадался сосватать Огнедеву, которую Станиле пришлось отбивать чуть ли не войском. И теперь тот гордится, считая, что Огнедева таки живет в его доме, и распускает гнусные слухи, будто княгиня Заряла — какая-то полонянка!
— Да ты погляди на нее! — втолковывал уже довольно пьяный Станила, обнимая Вольгу за плечи и показывая на жену, которая обходила столы, доливая старейшинам меда в кубки и ковши. — Это само солнышко ясное с небес спустилось! Сама богиня Лада, лебедь белая! Куда глянет — там цветы цветут! Куда рукавом махнет — там птицы летят!
Вольга тайком даже позавидовал ему: с такой любовью человек всегда счастлив, что бы ни имел на самом деле. И снова душа его озарилась ярким светом при мысли о той, что любила его и подарила золотой перстень в знак своей любви. Он не видел ее уже четыре года, и в его мыслях юное лицо Дивляны, еще не омраченное печалями и заботами, дышало свежестью, задором, веселостью, словно солнышко, умытое росой. С каждым шагом он все ближе к ней. И если они заручатся поддержкой Станилы, то пройдет еще каких-то несколько седмиц — и он снова увидит ее. Снова обнимет и никогда больше не выпустит из объятий.
Одд смотрел на них и думал о другом. Завладеть Киевом будет мало. Нужно обеспечить открытую дорогу на Киев из Ладоги от Восточного моря — он уже привык называть его Варяжским. А земли Станилы лежат как раз на полпути. Но если он узнает, что Вольга идет за той, кого считает настоящей Огнедевой, дружелюбия в нем поубавится. Он никак не должен об этом узнать. Достаточно ли Вольга в подпитии сдержан, чтобы не проболтаться?
Обрадовавшись родне, князь Станила устраивал пиры несколько дней подряд, приглашая на них и местных старейшин, и наиболее именитых торговых гостей. При гостях Вольга и Одд старались поменьше говорить о своих замыслах: если гости будут в Киеве раньше их, то эти замыслы перестанут быть тайной для Аскольда. И так передвижение большой дружины трудно скрыть, несмотря на расстояние, — а ведь отсюда до земли полян лежит прямая дорога вниз по Днепру. Но торговые гости, в основном варяги, вовсе не дураки и посматривали на приезжих князей с опасением — они привыкли во всякой силе видеть угрозу своим товарам, и не зря. Эти же люди, которые в Колонце сидят с ними за одним столом, в Киеве сделаются их жертвами и пленниками. Поэтому Одд при них говорил о том, как хочет повидаться и познакомиться со своим свояком князем Аскольдом и что везет к нему товары из Ладоги. Тем не менее почти все купцы решили задержаться и вниз по Днепру не ходить — чтобы не оказаться со своими товарами как раз там, где доблестные вожди станут добывать славу и богатство.
Пойти с ними в поход на Киев Станила не мог: в летнюю пору ему приходилось присматривать за волоками. Еще нередки были случаи, когда во время перехода по волоку торговые гости подвергались нападению — и непокорной голяди, выходящей из лесов, и кривичей или смолян, посчитавших чужие товары легкой добычей. Князь Станислав стремился к тому, чтобы волоки его земли считались безопасными и привлекали торговых гостей: мыто заплати — и поезжай, как с горы на саночках. Поэтому все лето он с дружиной объезжал волоки, и не раз доводилось силой оружия очищать их от разбойников. Во главе тех нередко стояли родовитые смолянские старейшины, недовольные тем, что власть над ними получил кривичский князь. Поэтому выделить людей для похода на юг он тоже не мог, но заверил Вольгу и Одда в своей дружбе и родственной любви, что со стороны такого человека уже было немало.
