Глава 1
КЛЯТВЫ
1 августа 855 г. Северная Норвегия (Халогаланд)Первый совет мой —
С родней не враждуй,
Не мсти, коль они
Ссоры затеют…
Совет мой второй —
Клятв не давай
Заведомо ложных.
«Старшая Эдда». Речи Сигрдривы
Длинная стрела из черненого ясеня, просвистев, перелетела через весь фьорд — серый, колыхающийся холодным прибоем — и, зло задрожав, впилась в ствол толстой сосны, росшей на круче, у самого берега. Пестро-серый дятел, перестав долбить кору, озадаченно прислушался, поводил длинным носом, потряс красной макушкой: не по его ли душу охотник? Или, еще хуже, мальчишки балуются? Не хотелось бы попадаться к ним в руки — все перья повыщиплют для своих мерзопакостных стрел, хоть, видят боги, мелковаты перья у дятла, не очень-то подходят для оперения боевых стрел, куда уж лучше ворон или орел, да сойдет и беркут, все лучше, чем дятел или там дрозд… Для боевых стрел… А для игр — и от дятла сойдут перья, потому и осматривался сейчас подозрительно краснобровый красавец: не видать ли где поблизости шумного мальчишечьего народа, от которого ждать ему одних пакостей. Нет, судя по беспечно скачущим у самой кромки прибоя тяжелым беловато-серым чайкам, все было в порядке. Дятел еще немного пооглядывался, поводил носом и снова принялся за свою бесконечную работу.
Напрасно беспокоился дятел. Мальчишек здесь не было и в помине. А вот на противоположном берегу — а место это было одно из самых узких — сжимая в руках длинный тисовый лук, на скале, обрывающейся круто в воду, стоял высокий юноша в короткой оленьей куртке, с развевающимися на ветру волосами, белыми, словно лен, с серыми, как низкое небо, глазами. Тонкие губы его кривила презрительная усмешка, придавая красивому лицу несколько надменный и злой вид. Если б не эта ухмылка, он был бы писаным красавцем. Рядом, чуть позади, опирался на кленовый посох не старый еще, но уже сутулый мужчина — по виду богатый крестьянин-бонд. Волосы и борода мужчины, заплетенная в две вилообразные косички, были того же цвета, что и у юноши. Алый шерстяной плащ, перехваченный на левом плече золотой застежкой-фибулой, нарочито небрежно ниспадал с плеч прямо на черные камни. Шею украшала толстая золоченая цепь, безвкусная и жутко дорогая, из тех, какие в девятнадцатом столетии любили носить разбогатевшие лавочники, на богато вышитом поясе висел большой ключ — очень большой, прямо-таки огромный, вряд ли в ближайшей округе сыскался замок, который можно было бы открыть подобным ключом, впрочем, вполне вероятно, он ничего и не открывал, а служил тем же целям, что и золотая цепь, — показать всем богатство хозяина.
— Неплохой выстрел, сын! — проследив за полетом стрелы, одобрительно кивнул мужчина, коего соседи знали как богатого бонда по имени Свейн Копитель Коров. Коров у него и вправду было много, даже больше, чем у дальнего родственника и соседа через фьорд — старого Сигурда ярла. Сигурд ярл, а Свейн всего лишь бонд, однако норны — девы судьбы — в последнее время больше улыбались Свейну, хоть и давно перестал он ходить каждое лето в далекие морские походы. Не было славы, зато копилось добро в сундуках да тучнели на верхних горных лугах стада красноухих коров. Богатство было. Но не было славы. Потому и посмеивались втихаря соседи над родом Свейна.
— Ничего… — словно бы вспомнив что-то, пробурчал про себя Свейн. — Ничего, посмотрим еще, кто будет смеяться громче, когда мой сын Фриддлейв станет хевдингом молодых воинов! А затем, кто знает, и морским конунгом, до славы которого куда там Сигурду и его сынку Хельги. Ты слышал, Фриддлейв?
— Да, отец, — обернувшись, кивнул юноша. — Уж я утру нос этому задаваке Хельги!
— Ты не просто утрешь ему нос. Ты, Фриддлейв, станешь вождем отряда молодых! — Свейн Копитель Коров похлопал сына по плечу. — Уже нынешней зимой, по решению тинга, соберет всех окрестных парней старик Эгиль Спокойный На Веслах. Вы будете жить и постигать воинское искусство в горах, там, где снег, ветер и тучи, и тот из вас, кто будет лучше других, тот и станет вождем и к лету получит от Сигурда его лучший боевой корабль — «Транин Ланги».
— Корабль?!
— А ты не знал? Сигурд принародно пообещал это, прежде чем уплыть в Ирландию. — Свейн хрипло засмеялся. — Надеется получить с берегов Эйрина старый должок. Ну-ну…
— Эгиль ведь тоже из рода Сигурда. Как и его дружок — колдун Велунд, что, может быть, будет учить Хельги, — осторожно напомнил отцу Фриддлейв. Свейн отмахнулся — какая разница? Эгиль лишь приставлен к молодым воинам решением общего собрания — тинга — и поклялся на алтаре богов быть справедливым и строгим. А Велунд не будет вмешиваться в состязания — он слишком благороден для этого, тем более если он будет учить сына Сигурда.
— Ты будешь первым — и слава о нашем роде разнесется по всему Халогаланду и Вику. — Свейн снова засмеялся, на этот раз громко, открыто, весело, словно стремился перекричать налетевший с моря ветер, полный соленых брызг. — Ты — моя надежда, сын, — перестав смеяться, резко произнес он. — Наш род может стать главным в округе, и, я верю, так и будет благодаря тебе! Поклянись же, что не пощадишь ради этого ни сил своих, ни жизни!
— Клянусь, — не раздумывая, ответил Фриддлейв. — Клянусь мудростью Одина, силой Тора, хитростью Локи и красотой Бальдра. Я стану лучшим, я стану вождем!
— Да будет так, сын!
Гулкое эхо пробежалось по скалам, словно дети, играя, прыгали с камня на камень, пересекло залив, отразилось от противоположного берега и затихло вдали, у самых предгорий.
У подножья скал, на берегу широкого ручья разлеглись двое молодых парней из рода Сигурда — Дирмунд Заика и приблуда Хрольв, принятый в род позапрошлой зимою. Дирмунд, бледный, с бесцветными глазами, подпер рукой щеку и злобно сплюнул.
— Уж скоро должен бы вернуться Сигурд, — продолжая начатую беседу, лениво бросил Хрольв, кругломордый, чуть туповатый, наглый — наглым он стал в последнее время, впрочем, может быть, и всегда имел подобные качества, да опасался открыто проявлять их, пока не прижился. А как прижился, приобрел себе дружка — Заику. Дирмунд и правда заикался, особенно когда волновался или когда заставали его за каким-нибудь неблаговидным делом, какой-нибудь неслабой пакостью, на которые был Заика великий мастер, за что частенько и получал увесистые тумаки даже от более слабых. Получив, убегал в горы, где, забравшись в безлюдные места, хныкал — при Сигурде ныть опасался, быстро бы получил еще, а вот один не стеснялся: выл, словно волк, да строил в мечтах ужасные наказанья обидчикам. В такие минуты виделся себе Дирмунд могучим и славным мужем. Вот он — огромный, мускулистый, в блестящей кольчуге-бирни — расправляется с врагами. Ух, как они его боятся, аж дрожат, подлые изгои-нидинги! Дрожите, дрожите. Не ты ли, Йорм, не так давно пнул меня ногой? Я чуть в котелок тогда не упал, еле увернулся, представляешь, как было б больно, если б котелок опрокинулся? Чтоб лучше представил — на тебе, попробуй…
