— «Мама»? — повторила она. — И ты еще смеешь называть меня матерью, после того как путаешься с этим… Кто он тебе? Любовник? Признавайся, Симона, но перед тем как ответить, я бы тебе советовала подумать хорошенько! Мы обе отлично понимаем, что здесь ставится на карту. А вас, мистер Блюделл, я, кажется, попросила удалиться! Я ценю ваши заслуги перед «Анджаной», но если вы полагаете, что этого достаточно для того, чтобы моя дочь путалась с каким-то счетоводом…
— Мама, ради Бога! — Симону всю трясло от негодования. Она ожидала от Джозефины чего угодно, только не этого ледяного, презрительного тона.
Блю, сидевший неподвижно за все время монолога Джозефины, поднялся.
— Я уйду, миссис Дукет, — спокойно произнес он, — но только если меня попросит Симона.
Симона взяла его за руку.
— Пожалуй, тебе лучше уйти, Блю, — с трудом проговорила она. — Похоже, нам с Джозефиной надо кое о чем поговорить.
Блю снова посмотрел на Джозефину, и Симона удивилась, как он может спокойно переносить ее взгляд, который, казалось, способен был умертвить все живое вокруг. Блю перевел взгляд на Симону.
— Ты уверена?
Она дотронулась до его щеки.
— Это ненадолго.
Блю подошел к Джозефине вплотную, глядя ей прямо в лицо.
— Прежде чем я уйду, — произнес он, — я хотел бы сказать вам, миссис Дукет, три вещи. Первое — ваша дочь уже достаточно взрослая, чтобы принимать самостоятельные решения. Второе — я люблю ее. Для вас это слово — звук пустой, но для меня оно — все, и для Симоны, если только я имею право говорить от ее имени, тоже. И третье — насчет счетоводов можете не беспокоиться. Мне не нужны ни «Анджана», ни деньги Симоны…
— Надеюсь, вы оговорите все это в брачном контракте? — ядовито ухмыльнулась Джозефина.
— Ради Бога, если уж вы так хотите. Как я успел заметить, вы, женщины семейства Дукет, любите заключать контракты по поводу любой мелочи…
— Хм-м! — Джозефина дернула плечом и отвернулась.
— Все, что мне нужно, — это Симона. Я люблю ее.
Джозефина смерила его ледяным взглядом.
— Отличный монолог, мистер Блюделл. А теперь не будете ли вы так любезны уйти?
Симона заметила злость в глазах Блю, заметила, как он прикусил губу, стараясь держать себя в руках, и мысленно поблагодарила Бога, что все пока обошлось только этим. Она предвидела, что вражды между Блю и Джозефиной не избежать, но меньше всего ей хотелось, чтобы эта вражда переросла в открытую войну.
Блю подошел к Симоне. Она дотронулась до его плеча.
— Кажется, я не очень понравился твоей маме! — усмехнулся он.
— Похоже, — поддержала его она, — что и впрямь не очень. Но главное — ты нравишься мне.
Он приподнял ее подбородок пальцем и поцеловал ее.
— А я надеялся на нечто большее, чем просто понравиться тебе…
— Ты мне гораздо, гораздо больше чем нравишься.
— Я буду думать об этом, пока ты не вернешься ко мне. — Он снова посмотрел на Джозефину, которая стояла у окна, повернувшись к ним спиной. — А если серьезно, с твоей матушкой оказалось посложнее, чем я предполагал…
Симона молча пожала плечами. Блю так же молча дотронулся до ее щеки и вышел из комнаты.
— Гони его прочь, Симона, — произнесла Джозефина, когда дверь за Блю закрылась. — Тебе он не нужен.
— Не прогоню. — Голос Симоны звучал с решительностью, пугающей ее саму. — Я его люблю.
— Тебе мало одного неудачного замужества? — произнесла Джозефина таким тоном, будто Симона была капризным ребенком, а не тридцатидвухлетней женщиной.
— На этот раз замужество будет удачным. Я это знаю.
С минуту Джозефина пристально смотрела на нее, затем отвернулась. Руки ее слегка дрожали, чего раньше Симоне никогда не приходилось замечать.
— Значит, — произнесла наконец мать, — ты так ничему и не научилась? Ни после того, как ушел твой отец, ни когда сбежал твой брат, ни когда тебя бросил муж? И я не могу ничего сделать, чтобы изменить твое решение?
— Ничего.
— Понятно. — Джозефина прошла к дивану, на котором недавно сидела, и взяла с него свою сумочку. — И из «Анджаны» ты тоже, как я поняла, уходишь?
— Да. Но не из-за Блю. Я все равно бы не прижилась там — это не мой мир. Я честно пыталась быть такой, как ты, мама, я хотела, чтобы «Анджана» стала для меня тем, чем она является для тебя… но, видимо, я все-таки не такая.
Джозефина стояла неподвижно, как статуя.
— Я люблю тебя, мама. Я хочу, чтобы ты благословила нас… Пожалуйста…
На секунду Симоне показалось, что взгляд матери немного потеплел, но уже в следующее мгновение перед ней была прежняя Джозефина. Не проронив ни слова, Джозефина направилась к выходу. Взявшись за ручку двери, она, не оборачиваясь, произнесла:
— Не люби его слишком сильно, Симона. Не отдавай ему всю себя. Все равно он этого не оценит, а если захочет уйти, ты его этим не удержишь. Все мужчины одинаковы, и Томас Блюделл не исключение. — Джозефина помолчала. — Похоже, на всех женщинах в нашем роду лежит проклятие — ни одной не везло в любви…
— Мама, ради Бога…
Джозефина вышла, так и не обернувшись.
Оставшись одна, Симона в изнеможении упала на диван, царапая ногтями роскошную обивку. Через минуту она услышала, как хлопнула дверь внизу — это означало, что Джозефина покинула дом. Слезы застилали глаза Симоны, в голове остались лишь обрывки мыслей.
«Нет, — решительно подумала она. — Я сделала все правильно». Джозефина вернется, она все поймет, нужно только время… Симона вспомнила двухгодичное молчание матери во время ее первого брака. То замужество было действительно неудачным. Но кто сказал, что Симона всю жизнь будет обречена на неудачи?
Она подошла к буфету и трясущимися руками налила себе виски. Но, поднеся бокал ко рту, почувствовала, что пить на самом деле совершенно не хочется.
Ей хотелось одного — Блю.
Блюделл не слышал, как она вошла. Он стоял у окна, чтобы не ходить взад и вперед, что он поначалу и делал, уйдя из гостиной в свою комнату. Он заметил Симону, только когда обернулся.
Она подошла к нему и обняла за талию.
Он обнял ее в ответ. Оба молчали — не потому, что не было слов, а потому, что оба знали — слова не нужны. Симона казалась спокойной, но Блю понимал, что ее спокойствие — затишье после бури. Он не знал, что случилось в гостиной, но чувствовал — что-то ужасное. Блю казнил себя за то, что, по-видимому, он был тому причиной. Он поцеловал ее в макушку, как ребенка.
— Я понял, ты не хочешь рассказывать мне, что же произошло? — произнес он.
Она покачала головой:
— Не сейчас, Блю… — Она слабо улыбнулась. — Может быть, завтра…
