— И не пой эту песню при моей матери, пожалуйста, — умоляю я.
На улице все еще жарко. Я сажусь в тени на плетеный стул и пробую на язык «Напиток счастья». Я не грущу, скорее голова идет кругом — до тех пор, пока на террасе не появляется пара молодоженов, которые то и дело сплетают руки и не сводят друг с друга глаз. Если бы здесь была Клео, мы бы похихикали и обменялись шуточками (боже, как мне ее не хватает!), но внезапно мне становится больно и горько, как от тех красных роз в нашем номере, — мне ясно дают понять, чего я лишена. Стараюсь не смотреть, но не могу оторвать от них взгляда. Против собственной воли представляю, как было бы хорошо, если бы это были мы с Люка — одни во всем огромном мире. Я делаю хороший глоток «Напитка счастья», отчего у меня наворачиваются на глаза слезы, а сердце рвется из груди в отчаянном желании присоединиться к влюбленной парочке.
Я перевожу взгляд на море и глубоко вздыхаю — от неожиданного прилива одиночества меня начинает подташнивать. Клео хорошо потрудилась, избавляя меня от этого чувства на протяжении последних двух лет, но вот откуда ни возьмись появляется Люка, и все ее труды идут прахом. От одной мысли о нем внутри у меня все переворачивается и почти забытая тоска возвращается с новой силой.
— Как я тебе? — спрашивает мама, являясь передо мной в жатой золотистой юбке.
Она поправляет вышитый летний шарф так, чтобы он не скрывал ее плечи.
Я говорю, что она выглядит превосходно. Как обычно.
— Не слишком много духов? — Мама наклоняется ко мне и обмахивает шею ладонью.
— Нормально. Если вы с ним, конечно, не будете сидеть рядом в ресторане!
Мама настораживается, потом улыбается.
— С тобой все в порядке?
«Надеюсь», — думаю я, хотя прекрасно знаю, какая я становлюсь плакса, если остаюсь в одиночестве после пары стаканчиков.
— Ваш «Беллини», синьора, — говорит Марио, подавая маме коктейль и тихонько напевая мелодию банановой песни — исключительно чтобы меня поддразнить. — Хочешь тоже, Ким?
— Да, конечно, обязательно его попробуй — он персиковый и очень вкусный! — подключается мама.
Может, если я выпью лишку, то проскочу слезливую стадию и сразу погружусь в забвение?
— С удовольствием, — отвечаю я.
Марио возвращается через минуту со вторым коктейлем и, не переставая напевать, собирает со столика молодоженов пустые бокалы.
Наконец он не выдерживает — это было неизбежно:
— «Что дарит нам любовь? Одни бананы!» — голосит Марио, пресытившись одними намеками.
Поначалу, кажется, что все прошло гладко, поскольку мама машинально начинает ему подмурлыкивать. Но тут Марио замирает с пепельницей в руках и поворачивается к маме:
— Ваша дочь не хотела, чтобы я пел вам эти слова… — Далее следует эффектная пауза, а потом жалобное: — Почему?
Я пытаюсь сообразить, что может причинить Марио больший ущерб — палочка для коктейля или вилочка для оливки, но тут мама смотрит на часы и говорит:
— Ой, мне пора. Не хочу заставлять его ждать.
Я фыркаю и бормочу Марио по-итальянски:
— С каких это пор такие доступные женщины заставляют кого-то ждать?
— Твоя мать не ломака? — отвечает Марио по-итальянски. — Думаешь, она согласится со мной спать?
— Ты же мужского пола? — смеюсь я.
И тут мамин коктейль выплескивается из стакана на пол.
— Ой-ой-ой! Какая я неуклюжая! Так нервничать перед свиданием! Ладно, я побежала.
И мама устремляется к дверям. Марио смотрит ей вслед — ее юбка вьется, приоткрывая изящную щиколотку.
— Забудь, — говорю я. — Теперь уже поздно переключать внимание.
— Ты ревнуешь! — Марио польщен. — Ты сама меня хочешь!
— Да, хочу. — Я уже определенно пьяная.
— Хочешь?
— Хочу… чтобы ты сделал мне еще один коктейль.
— «Беллини»? — вздыхает он.
— Нет, «Секретный рецепт», — говорю я.
Его лицо проясняется. Очевидно, еще не все потеряно…
15
Я открываю глаза. Ничего не меняется — вокруг темно. Прислушиваюсь, дышит ли рядом кто-нибудь. Тишина. Медленно провожу рукой по одеялу. (Вернее, по тому, что итальянцы называют одеялом — по-моему, так это просто скатерть.) Моя рука доползает до маминой кровати. Я тянусь дальше — будет ли покрывало и там гладким и прохладным, или я наткнусь на теплый холмик? Кровать пуста. Я нащупываю над головой выключатель и зажигаю свет. Пуста, и никто в нее и не ложился. Сощурившись, я гляжу на часы — девять утра. Почему мне так плохо? Я вспоминаю вчерашний вечер и падаю обратно на подушку. Когда мама ушла, ужинать я не стала — только прикончила все зеленое «пичене», что было у Марио, и большую часть имевшейся в баре выпивки.
Обслуживая между делом остальных клиентов и выполняя заказы, приходящие из ресторана, Марио составлял мне компанию. Поставив передо мной блюдце с орешками, он рассказал историю, как впервые заехал за девушкой к ней домой: его встретил ее отец и предложил ему выпить чего-нибудь. Марио согласился. На столе перед ним стояла мисочка с фисташками. Марио так нервничал, что отправил в рот пригоршню орешков вместе со скорлупой. Отец посмотрел, как Марио, морщась от боли, старательно проглатывает фисташки, и протянул ему стакан.
— Знаешь, мы обычно их чистим, — заботливо сказал он, силясь понять, сплоховал Марио или у него и впрямь такие странные привычки.
— А мне они больше нравятся со скорлупой, — выпалил Марио, отказываясь признать свою ошибку, и в доказательство отправил в рот еще горсть фисташек.
Я рассмеялась и сказала, что могло быть и хуже — хорошо хоть, это были не грецкие орехи.
Потом я выпила еще бокал. И еще. Марио сказал, что в полночь закрывает бар, а после этого я просто обязана с ним выпить и, возможно, пойти прогуляться. Я сказала, что мне нужно лечь пораньше. Он сказал — неправда. Мне понравилась его настойчивость.
— Слушай, Ким, — сказал Марио, разобравшись с большой группой американцев, которые приехали на Капри отмечать свадьбу, — ты знаешь английский. Скажи мне еще какое-нибудь выражение, которое в Британии обозначает «заниматься сексом». Что-нибудь не такое грубое, как…
— Трахаться! — прервала я его, пока он не вогнал меня в краску, вывалив мне на голову кучу эвфемизмов вроде «бам-трам-мерси-мадам».
— Трахаться? — неуверенно повторил он.
— Да. Это такое шутливое слово, — сказала я. — По-моему, это самое милое выражение.
— Хорошо, — кивнул Марио.
Примерно в половине двенадцатого в бар вошла молодая итальянка — стройная, черные волосы, золотые украшения. Марио нас представил и оставил поболтать друг с другом. Я сначала подумала, что это его местная подружка, но оказалось, что она приезжая и остановилась в отеле с сестрой, ее мужем и их ребенком. Она приехала из Турина и призналась мне, что южане куда более пылкие и горячие, чем их северные собратья, к которым она привыкла.
