– Подожди, Руфус, я сейчас все починю, – сказал Айра.
– Здесь так уютно без света, – заметил Оливер.
– На следующей неделе, – ответил Руфус. Дверь за ним захлопнулась.
Наступил критический момент, и Элизабет справилась великолепно:
– Идем, Айра. У нас есть фонарь.
Когда мы добрались до ее квартиры, она включила на кухне свет. Два наших отряда стояли наготове. С местным населением мы договорились.
– Тут совершенно точно должен быть, – сказал Элизабет.
– Мне ужасно жаль, что так получилось. Бардак. Иногда я понятия не имею, о чем она думает.
– Тебе повезло. Я всегда знаю, о чем он думает.
Элизабет копалась в ящике, в такой же мешанине, как у Айры. Ее аромат сгущался в духоте, и скоро его лысина порозовела.
Секунду он понаблюдал, потом тоже зарылся в ящик. Когда их плечи соприкоснулись, он вздрогнул. Похотливый, импульсивный Айра!
– Оп-ля! – воскликнула она и достала гнутый фонарь цвета хаки. Похоже, списанное военное имущество. Батареи протекли, переключатель заржавел. Она кинула его обратно и закрыла ящик.
Клаузевиц отчаянно жестикулировал под розеткой у стола. Я сигналил ему, чтобы подождал минуту. То была кульминация многомесячной работы. Нельзя торопить события. Животным в моих людях, как дрожжам в тесте, нужно время, чтобы подняться.
Да что я говорю? Животные в этих актерах? Большой еврейский мозг моего исполнителя главной мужской роли куда больше искушен в подавлении маленького еврейского пениса.
Я дал сигнал.
Клаузевиц с компанией воткнули в розетку вторую пару медных проводов. В кухне вырубился свет.
– Наверное, во всем доме авария, – сказал Айра.
– Не знаю, Айра. Часы в стереосистеме работают, видишь – в гостиной?
Они стояли бок о бок в дверях кухни, глядя на мерцающие огоньки уходящего времени. В темноте, наедине с красивой блондинкой, обо всем позабыв, кроме ее руки на своем плече и ее духов, что дразнят ноздри, – что еще нужно Айре? А Элизабет – в темноте, наедине с мужчиной, куда больше похожим на человека, чем огромный склизкий пудинг, с мужчиной, что годами демонстрировал ей чуткость и великодушие. О чем они думали? А некрасивая, тучная Руфь – якобы причина умножающихся Айриных бедствий – страдала ли она от присутствия элегантной благоухающей блондинки? Страдал ли толстый, грубый, противный Оливер рядом с галантным, сухопарым защитником неимущих? Я свел их вместе, я отравил им семейную жизнь – готовы ли они наконец отдаться естественному ходу событий?
– А где свет?
Вопрос поразил меня, как удар молотком. Но прекрасная Элизабет ответила:
– Подожди, Айра, у меня еще глаза к темноте не привыкли.
Она предлагает себя, недоумок! Посмотри на нее, Айра, – блондинка! У тебя же никогда блондинок не было. Поцелуй ее! Потом загладишь свои дефекты дорогими подарками.
– Возьми меня за руку, – сказал он. – Ну, так где здесь выключатель?
Давай, иди, поверни его. Пускай твои потные заячьи лапки шарахнет током.
Айра и Элизабет, спотыкаясь, брели по коридору, пихаясь, точно бойцы в карате, и извиняясь, точно библиотекари. Не презирай Оливер и Руфь друг друга до такой степени, давно бы уже совокуплялись за стенкой.
– Направо, – сказала Элизабет.
Но Айра по привычке повернул налево, и ее острый каблук впился ему в ступню. Он завопил и отдернул ногу. Падая, она вскрикнула и ухватила его за пиджак. Пиджак с тихим треском разошелся точно посередине. Запутавшись и потеряв равновесие, Айра повалился на Элизабет.
Я не переоценивал себя настолько, чтобы вообразить, будто смогу свести их так скоро; я вообще почти бросил надеяться. В голове у меня заплясали картинки: узкая юбка Элизабет летит прочь, стремительно, нет, отчаянно; трусики сняты, нет, сорваны; «молнии» расстегнуты; бешеная, сумасшедшая случка с клятвами в вечной верности.
Даже если они впоследствии объяснят случившееся помутнением рассудка, их промежности никогда уже не станут прежними. Как известно любому примитивному арабу, из волос женщины проистекает магическая сила. Мерцающая грива Элизабет вытянет тайные Айрины сокровища из шкафчика. А среди ночи мы стремительно заполним отверстия в штукатурке, и наступит эра спокойствия и изобилия, которую обслужат Айра и та, что мила его сердцу. Я хотел, чтобы вся колония и даже мои хулители были здесь и видели рождение новой эры.
Затянувшееся молчание нервировало; меня бы ободрила парочка поскуливаний.
– Невероятно! – страстно вскричал Айра.
Что еще? Преждевременная эякуляция? Импотенция? Бывает. Держи руку на пульсе, мужик. Расслабься. Дыши глубже, вдыхай ее запах. Никак? Уткнись лицом ей в попу. Это даст тебе немного времени.
Но Элизабет удивила меня еще сильнее, спросив:
– Что такое?
– Я, кажется, порвал брюки. О, господи, я чувствую. Совершенно новенькие брюки.
Она встала и включила свет. Айра сидел, согнув ноги, и щупал стреловидную прореху на колене. Оба полностью одеты, застегнуты на все пуговицы и «молнии».
– Новехонькие, Пьер Карден. Стоили мне три сотни баксов по оптовой цене. Ч-черт!
Женщина, Айра, женщина!
– Все не так плохо, – сказала Элизабет. – Портной заштопает.
– Нет, – захныкал он. – Он не сделает, как было.
Я сделал за него всю работу – и просил только символического сотрудничества. Конечно, я всего лишь маленький жук, я не в состоянии понять репродуктивные принципы высших форм жизни: трусость, импотенцию, брак. Но неужели им самим от себя не противно? Нет, нисколько. И в этом – величайшая загадка неистребимости человеческой породы.
Элизабет сочувственно слушала, как Айра бубнит о продажности портных. Я уже собрался уходить. Айра оборвал свою тираду, взял Элизабет за руку и сказал:
– Спасибо, что выслушала. Я знаю, меня порой несет.
Но и только. Элизабет уже открыла рот, чтобы ответить, но тут дверь распахнул Оливер.
– Так я и думал. Затащил мою жену в темную комнату и похваляется своими коленками.
С трудом переставляя ноги, я выполз наружу и замер на потолке. Как я взгляну в лицо согражданам? Какие найду оправдания, какой предложу план, какое будущее?
Флуоресцентные лампы со своим насмешливым «бззз» и ослепительным светом походили на Айру: тупые, неестественные, жестокие. Может, пора признать, что я – вымирающий вид, а он – существо высшего порядка? Я устал бороться. Я решил заключить с ним союз.
Я протиснулся в его шкафчик с выпивкой и в глубине нашел неизменную бутылку «Манишевица». Два длинных пурпурных подтека спускались с горлышка на заляпанную этикетку. Валите сюда, мальчики, я угощаю.
Моя слюна превратила сгусток в пенистый коктейль. Сначала закружилась голова и затошнило. Но затем я впал в расслабленную экспансивность, вполне приятную. Следовало подозрительнее отнестись к человеческим увлечениям, учитывая людскую страсть к алкоголю.
