Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
описывающая волнение
Я взволнован.
Теперь это ясно со всей очевидностью: у меня в глазах сырость, в спине – дрожь, в горле – стон, в животе – рожь.
Или ее разопревшие остатки, которые люди называют хлебом.
Как только подумаю, что мне предстоит описать дорогу, по которой каждое утро мой хозяин отправляется на службу – ну, то есть туда, где в дальнейшем и будут развиваться события, – так незамедлительно ощущаю смятение.
А вдруг он там ударится своей хрупкой верхней частью и тут же умрет,
кто же тогда отыщет меня и накормит?
Ведь он бежит сломя голову
ночью по заснеженной дороге
и скачет, и скачет, никакого удержу,
а потом несется вниз с заледенелой горы, взметая вихри и, несколько раз поскользнувшись, оседая на свой прорезиненный анус (почему «прорезиненный»? Об этом после.)
А потом снова вверх, в гору, налегая грудью и заиндевелым лицом, а потом опять с горы…
А все ради чего?
А все ради того, чтоб в 8.30 утра попасться на глаза начальству, которое милостиво кивнет – не опоздал, – и тогда можно будет утереть пот и радостно рассмеяться: все-таки успел!
Не лучше ли «ухаживать за щелью» – как говорит мой хозяин, имея в виду женский орган, именуемый по способу воздействия на него «влагалище», не лучше ли «сунуть ей пальцы в трусы, чтоб проверить, на месте ли она»?
Мне кажется, в этом движении куда более здравого смысла.
А подвергать ежедневному испытанию сами основы моего и собственного существования ради одного только начальственного кивка – чистейшее безрассудство, или я чего-то не понимаю.
Тут ведь и не выберешься, случись чего.
Я же замурован в четырех стенах.
Вот почему мы урчим при встрече. Вот почему мы лезем на руки, ластимся, пытаемся поцеловаться – мы радуемся размурованию.
А вот здесь следует подумать о политиках.
Размышления об этом предмете меня немедленно успокаивают.
При этом любые выражения хороши.
Ну, например: «Политики – что алчное человечье отродье» или «Политики – всего лишь пыль на штанах истории. Задача истории – освободиться от пыли. Задача пыли – задержаться подольше», – последнее выражение принадлежит Шекспиру, начинавшему было писать роман «Блеск и тиск», но так и не нашедшего в себе силы закончить это титаническое дело. Потом его приписывал себе Ларошфуко, затем Наполеон, Бомарше, мама Медичи, папа Урбан, Екатерина Вторая и Елизавета Первая. Всем им понравилась изобретенная формула и все они, со всей страстностью крохобора, вырывали авторство из рук друг друга.
Бедолаги.
А всё потому, что словесные формулы бесценны.
То есть не имеют цены.
Что пока что известно лишь немногим собирателям слов.
Ибо формула почти так же бессмертна, как бессмертен в этом мире сыск.
А человеческая мысль подобна паутине: выпущенная, часто безо всякого повода, по одному только недоразумению, она полетела-полетела, лишь изредка подрагивая на солнце, чтобы потом зацепиться за веточку или задеть кого-либо по лицу.
Всё.
Достаточно лирики.
Я успокоился.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
достойная во всех отношениях
Собственно говоря, возвращаясь к урчанью как к прелюдии отношений, стоило бы заметить: кот урчит не от желания угодить
и тем он выгодно отличается от нижней палаты парламента,
урчащей то там, то сям,
перед тем, перед этим,
по поводу и без такового,
роящейся, как крылатые муравьи, которые после своих обязательных зудящих пассажей должны обломать крылья, отползти в сторону, найти то место, где досыта кормят, и основать свое собственное стадо с непременными матками, кладками, яйцами,
то есть нижняя палата парламента гораздо ближе к насекомым, – мерзость, одним словом, конечно, что там говорить,
а вот кот урчит из-за чувства комфорта, переживаемого в присутствии хозяина, которому отводится роль любимого природного фона;
и при этом попробуйте его потискать – он тотчас же выпустит зубы, отпустите – и он опять заурчит.
С точки зрения кота, человек, сжимающий его в минуты блаженства, поступает как существо грубое и неблагодарное, – ему поют песни, а он пытается задушить.
С точки зрения человека, кот существует только затем, чтоб его мять.
Ах!
Как мало в этом мире совершенства.
И это достойно всяческого осмысленья и сожаленья.
И я по указанному поводу иногда неприкрыто скорблю…
Но что тут поделаешь, когда все лучшее – на дне: «Титаник», «Варяг», Муму.
Тут уж ничего не попишешь. Можно, конечно, что-либо, но, по-моему, все что пустое.
И все-таки: стоит ли нам искать совершенство?
Безусловно, да.
А чем же еще заниматься?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
посвященная письмам и стихам
А я вот все думаю: не написать ли самому себе письмо?
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
