Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
– А если я назову, вы нипочем не догадаетесь! – вступил в игру Икс Игрекович, и, как я заметил, долгожданно. – Салат венский, – начал он вкрадчиво и облизнулся (Станиславский бы его похвалил!), – краковская колбаса, маринованные маслята, солянка… настоящая, из всех компонентов, чтоб как полагается, и со сметаной…
– Икс Игрекович, – не удержался я, – вы не в ресторане.
Режиссер ужалил меня взглядом и продолжал:
– Заливная семга, бефстроганов… но тоже, чтоб все как надо: жареный картофель, лучок, морковка… Потом – запеченный гусь с яблоками… и непременно в русской печи… Уха! Как же я мог забыть про уху?! Но тоже, чтоб, как водится, на бережку, на костре, в казане. И чтоб – вечер, и река блестит в лунном свете…
Он перечислил тринадцать наименований и сладострастно потер ладони.
– Ну что ж, с уверенностью можно сказать, что вы были три раза женаты, и вполне могли бы не разводиться с первой женой, потому что последующие были не лучше, – сказала Людмила. Почему-то все обрадовались и засмеялись. А прорицательница мстительно прищурилась и добавила: – Самое потрясающее… говорить или нет?
– Ну, почему же – говорите, – милостиво разрешил Икс Игрекович, знавший сценарий.
– Самое поразительное, – вздохнула и покачала головой вещунья, – что наш дорогой Икс Игрекович опять увлекся и намерен жениться.
Режиссер вытаращил глаза уже не по сценарию. Эдик вдруг сморщился и, словно спрятавшись за эту гримасу, стал смотреть в потолок. «Проболтался!» – понял я.
– Вот еще новости! – попробовал увильнуть режиссер. – С чего вы взяли?!
– С заливной семги, – не преминул поддеть я. – Сказали бы «Килька в томате», и вас бы не вскрыли, как консервную банку!
– Мало того, – продолжала издеваться Людмила, – она моложе вас почти на сорок лет.
Супруги Екимовы посмотрели на Икс Игрековича, как на убийцу.
– Но она-то его любит? – спросил я не без любопытства.
Все ждали ответа. И режиссер тоже, будто и вправду от Людмилы зависело его счастье. Все-таки главное в актерской профессии – это подчинить себе зрителя, а отнюдь не перевоплощение. Ну, перевоплотится артист, ну влезет в образ плотно, как женская нога в колготку, а толку чуть. Часто ли люди смотрят на красоту неба, а взлетит дешевенькая петарда и – задирают головы.
– Она сама не знает, – ответила Людмила.
– Молода слишком, – сочувственно объяснила Ирина. – В таком возрасте разве понимают, разве отдают себе отчет?
Эдик продолжал разглядывать потолок – потолок был высокий, люстра – много-много лампочек, и все в разных по форме и цвету плафонах. Нежно-сиреневые бутончики, розовые шарики, желтые шишечки, салатовые коробочки… С такой люстрой жить и – горя не знать! Тем более что у Екимовых был еще дом под Москвой и вилла в Испании.
– Безусловно, – согласилась с Ириной Людмила. – Случается, человек уверен, что он чего-то хочет, а на самом деле – этого хочет другой в своих корыстных целях. Слышали, наверное, цыгане ходят по квартирам, и люди – добровольно отдают им деньги. Спохватятся, да поздно… А если внушение сильное – то и не спохватятся, так и будут плясать под чужую дудку до гробовой доски. Первый признак – такие люди быстро стареют, на лице появляются не свойственные возрасту морщины…
Ирина непроизвольно дотронулась до щеки, но тут же, как бы очнувшись, направилась к двери. Спасая спектакль, я вскочил и, махнув в окно рукой, воскликнул:
– Он ее сейчас убьет! Смотрите!
Все кинулись к окнам – на бульваре Снегирев душил Раису. И делал это, подлец, с азартом. Эдик (по сценарию) схватился за мобильник звонить как бы в милицию.
Икс Игрекович, опомнившись от незапланированного напора Людмилы, завопил:
– Людмила Георгиевна, сделайте что-нибудь!
Я еле сдерживал смех, наблюдая за парочкой на бульваре. Снегирев скалил зубы, пыжился и косил глазом на окна, ожидая немедленного одобрения и восхищения его мастерством. Мудрая Раиса, не доверяя, держала его руки на своем горле и, избегая статичности, как ее когда-то учили старые мастера сцены, вычерчивала ногами вензеля.
Ближние лавочки были необитаемы, а через две, к Трубной, страдали бездельем двое разнополых. Они пили пиво, причем так вяло и безразлично, что, казалось, допьют и сдохнут тут же от скуки. Машины прытко проносились под горку, стартуя от светофора на Сретенке. И помощи Раисеевой героине ждать было неоткуда.
– Ну, что же вы, Людмила?! – подал голос и я.
– Тихо! – зловеще скомандовала наша колдунья, и мне на секунду стало страшно за Эдика. – Тихо!.. – Она вытянула правую руку и стала ладонью как бы отталкивать душителя.
Артисты узрели. Снегирь отпустил горло Раисы и начал пятиться.
– А он?.. – хотел что-то сказать Икс Игрекович.
– Молчать! – прошипела Людмила, и лицо режиссера побагровело то ли от страха, то ли от оскорбления.
Я сжимал зубы, чтобы не рассмеяться, а расхохотаться было от чего – Снегирев отступал, отступал и… споткнувшись о бордюр, шлепнулся задом. Верная Раиса дернулась к нему помочь.
– Дура! – вырвалось у Эдика.
– Женщина, – поправил я. – Жалость сильнее страха… особенно в России.
Раиса помогла Снегиреву встать, тот держался рукой за ниже поясницы и, замерев, вслушивался: все ли там на месте? Потом, припадая на левую ногу, похромал к лавочке.
– Ну, теперь жизнь этой бедняжки в безопасности, – промолвил Икс Игрекович и отошел от окна, подавая пример – мало ли что мог еще отчебучить ударившийся задом талисман.
«Я сам обманываться рад», – написал классик. А сколько раз обманывался я?
Смотрел на толстый портфель одного писателя, с которым тот никогда не расставался, и думал, что там толстая рукопись его нового романа! А там были – тапочки, пижама и зубная щетка. Потому что он не знал, где будет ночевать. У подстанции, в одном из гаражей, скулила и царапалась собака, думал: что же за изверг запер там псину? Представлял изувера со свинячьими глазками, а проходил мимо в магазин и увидел, как замок размыкал низкорослый искривленный инвалид с костылем. В детстве я думал, что все красивые – умные, а все инвалиды – добрые. Хлебнув лиха, не пожелают и другим. В холодном гараже, в темноте! В резком запахе бензина!.. Он думал, что собачке этого достаточно для жизни. А кто-то, значит, подумал, что ему хватит костыля и «Запорожца» с ручным управлением…
«Я сам обманываться рад…», – сказал поэт и, по недосмотру, обманулся: «Три девицы под окном пряли поздно вечерком… Говорит одна девица… Только вымолвить успела… и в светлицу входит царь… Во все время разговора, он стоял позадь забора…» И – слышать ничего не мог! Потому что был декабрь – окно закрыто, снег… Почему декабрь? Потому что родила богатыря к исходу сентября.
– Как же вы… как же вам удалось его отпихнуть? – спросил я Людмилу, едва все расселись. – Я слышал, что такое бывает, и, скажу честно, не верил. Может быть, это совпадение?
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
