Хоуп засмеялась. Эту пижаму она надевала нарочно в те вечера, когда злилась на Мэтта. Так она давала ему понять, что сердится. Это было легче, чем сказать обо всем прямо.
Принесли еду. Мэтт окунул в чесночный соус мидию и поднес ко рту жены.
– Тут чудесно, правда? – с набитым ртом пробормотал он. Хоуп кивнула.
– Да, конечно, но мне трудно освоиться здесь, потому что иногда я чувствую себя очень одинокой, – извиняющимся тоном сказала она. – Я бы с удовольствием работала неполный день. Мне нравится быть с детьми, но знаешь, если больше никого не видеть, становится… скучновато.
Мэтт тяжело вздохнул. Ему не нравился этот разговор. Он вообще в последнее время испытывал сильный стресс: целыми днями бился над книгой, но характер главного героя никак не получался. Сдвинуть роман с места было очень трудно.
– Где работать? – с досадой спросил он. – В магазине? В пивной?
– Не знаю, – ответила Хоуп. – Важен сам факт работы. Я трудилась всю свою жизнь, и мне было тяжело ради тебя бросить работу, но я это сделала, – напомнила она. – Просто я хочу снова получить немного независимости. Через месяц дети пойдут в ясли. Но не знаю, как я выдержу этот месяц в четырех стенах, пока ты пишешь свой роман века. Почему ты не можешь пару дней в неделю писать дома, а мне дать возможность работать неполный день?
– Как я буду писать, если мне придется смотреть за детьми? – нахмурился Мэтт.
Хоуп только махнула рукой.
Весь следующий час они молчали, ели и слушали музыку. Хоуп думала о том, что ей необходимо общаться со взрослыми людьми и быть кем-то, кроме жены и матери. Мэтт не понимал этого. То, что Хоуп хотела чего-то еще, казалось ему предательством по отношению к нему и детям. Он не понимал, что работа придавала Хоуп уверенности в себе. Честно говоря, она тоже этого не понимала, пока не ушла из банка. Без работы она чувствовала себя ничтожеством. Еще немного, и она совсем одичает. Этого нельзя было допустить.
Мэтт угрюмо смотрел на девушек на эстраде и думал о своем романе. Неужели все великие писатели сталкивались с той же проблемой – когда ты не можешь выдавить из себя ни строчки?
– Привет, Хоуп. Рада видеть вас.
Оба очнулись от мрачных мыслей и посмотрели на Мэри-Кейт и двух ее спутниц: элегантную седую леди и эффектную молодую женщину с рыжими волосами.
– Мы уходим: боимся за свои барабанные перепонки… Но сначала я хотела представить вас Дельфине и Вирджинии, – любезно сказала Мэри-Кейт.
Мэтт пришел в себя и вновь стал очаровательным.
– Хоуп, приходите к нам, – сказала Дельфина. – Скоро мы устроим девичник.
У Хоуп защипало глаза, и она благодарно кивнула трем женщинам.
– С удовольствием.
– А ты говорила, что ни с кем не знакома, – заметил Мэтт, когда женщины ушли, помахав им на прощание и пообещав позвонить Хоуп.
– Похоже, она действительно славная, – сказала Вирджиния, прощаясь с Мэри-Кейт и Дельфиной у дверей пивной. – Только очень нервная. Вы правы, Мэри-Кейт, она и в самом деле одинока.
Дельфина улыбнулась:
– Скоро мы это исправим.
8
Сэм сидела на первом совещании по маркетингу в новом году и внимательно слушала последний сингл сексуальной, исключительно женской группы «Жареные бананы» из Бирмингема, штат Алабама. За длинным полированным столом собрались девять человек; перед каждым лежал набранный мелким шрифтом отчет о продажах, блокнот формата А4 и стояла пластмассовая чашка с кофе (поскольку фирменные фаянсовые кружки неизменно исчезали, другого выхода не было).
На огромном плоском экране вмонтированного в стену телевизора «Жареные бананы» отплясывали с группой чернокожих мужчин-танцоров. Пять маленьких смуглых блондинок кружились с мускулистыми атлетами и прижимались к ним так, что становилось неловко. Ведущая певица, девушка с самыми длинными светлыми волосами и в самой короткой мини-юбке, надула пухлые губки и выдохнула последние слова в камеру. Девушке было девятнадцать, выглядела она на семнадцать и была расписана тюремной татуировкой с головы до ног.
– Хороший клип, – сказала Сэм, развернув серое кожаное кресло к столу, на котором стоял пластмассовый стаканчик с шипучим анальгетиком. У нее чудовищно болел живот. Это было нечто среднее между болью от мучительных месячных и болью от аппендицита. Она размешала содержимое стакана шариковой ручкой, следя за тем, как растворяются остатки таблетки. – И что мы будем с ними делать?
Следующие четверть часа все девять человек, сидевшие за столом, обсуждали, как выпустить первый альбом «Жареных бананов» к апрелю. Было запланировано несколько интервью в средствах массовой информации. Карен сумела договориться, что их фотография появится на обложке журнала «Смэш хите». Кроме того, они должны будут выступить в двадцати телешоу и в субботней утренней развлекательной программе для подростков.
– В длинных юбках, – добавила Карен, помня о том, как шокирует родителей, когда перед их впечатлительными десятилетними отпрысками появляются полуголые певцы.
Кроме того, группе предстояло месячное турне по стране в сопровождении мужской группы «Эль-Мега», которая в последнее время занимала второе место среди синглов, но имела договор с другой компанией.
– Только пусть держатся от парней из «Меги» подальше, – посоветовала Карен турменеджеру. – Ходят слухи, что двое ребят оттуда принимают сильные наркотики.
Все поморщились. Было до слез обидно, когда группа, ради которой ты работал как вол, начинала увлекаться тем, что являлось худшей стороной богемной жизни. Группы типа «Эль-Ме-ги» обращались главным образом к девочкам-подросткам, а потому должны были быть выше всяких подозрений. Достаточно было намека на привычку к героину, чтобы репутация группы рухнула, как карточный домик.
– Это сводит меня с ума! – гневно сказала Черил из отдела рекламы, работавшая с рок-группой, которая появилась одновременно с «Эль-Мегой», но успеха не имела. – Я бы промолчала, если бы у них была хоть видимость таланта. Но они поют чушь, которую сочинил кто-то другой, а перед поклонниками притворяются, что написали ее сами!
Все рассмеялись.
– Черил, если бы в чарты попадали только те, кто сам пишет песни, то «Мьюзик уик» публиковал бы не «горячую сотню недели», а «горячую тройку», – пошутил кто-то.
– Ну а теперь переходим к «Энчантинг», – сказала Сэм, которой еще предстояло совещание по бюджету, назначенное на пять часов. До этого нужно было закончить все важные дела.
Группа «Энчантинг» дасталась Сэм в наследство от предшественника. Версия «Иерусалима» в исполнении хорошеньких лондонских двойняшек с почти одинаковыми сопрано вызывала у слушателей слезы на глазах, но как только Сэм пришла в «Титус», она тут же поняла, что семнадцатилетние Стеффи и Кэти Сесил не созданы для подмостков. Стеснительные до умопомрачения, сестры отказывались встречаться с интервьюерами, и Карен обнаружила, что их мать, настоящее исчадие ада, перед выходом на сцену давала им бета-блокаторы для успокоения нервов. Кроме того, Карен была убеждена, что Стеффи страдает анорексией и что обе девушки не выносят журналистов. Звезды вынуждены мириться с тем, что их личная жизнь становится достоянием публики, а Сэм сомневалась, что ее новые протеже смогут с этим справиться. При мысли о паблисити девочки едва не лишались чувств, альбом продавался плохо, а их мамаша тратила гонорар дочерей в магазине «Версаче», покупая чересчур откровенные платья для презентации которая еще даже не была назначена.
