Леди Од снова обернулась к Бьярни.
— Она справится, моя девочка, если то, ради чего они устроили этот союз, не рассыпется прахом.
Глава 14. Перемирие
В бледном свете раннего утра, под зов чибисов на пустошах, дружина выехала из ворот в торфяном валу лагеря — тьма мужчин и лошадей — и направилась на юг. Торштен Олафсон, в сопровождении вчерашнего посланника и дружины, а за ним — воины трех ладей, с навьюченными лошадьми. Рядом с Бьярни, что удивительно, ехал Эрп, их конюх и лазутчик.
— Конюх вам точно понадобится, а еще надо разведывать дорогу, — сказал он Торштену прошлой ночью.
— А если ты заведешь нас в ловушку? — Как один разумный человек другого, спросил Торштен.
— Если бы это был Аргайл и моя земля, я бы, скорее всего, так и поступил, — искренне ответил Эрп. — Но это не мои горы и не мой народ, хотя я похож на них больше, чем ты. И у нас схожие языки, хотя и не совсем. Разве раньше, когда возникала нужда, я не был тебе верным переводчиком?
Рыжий Торштен задумался на миг, поглаживая свою огненную бороду, а затем сказал:
— Хорошо, поезжай с нами, и если заслужишь и останешься жив, по возвращении кузнец Грим прежде всего разрубит кольцо на твоей тощей шее.
Они с поспешностью продвигались на юг, три дня были в пути, останавливаясь ненадолго, чтобы накормить коней и дать им отдохнуть; сами же почти не смыкали глаз. И держали мечи наготове.
Несколько раз они делали привал, пока Эрп разведывал дальнейший путь — за изгибом реки, крутым спуском в долину или пустынным холмом могла скрываться засада. Но до самого Дорнох-Ферта[79]и пределов Сатерленда было пустынно и удивительно тихо для земли, которую разрывала война. Кое-где виднелись сожженные дома и убитый скот, но нигде не было следов воинов, живых или мертвых, или женщин и детей у разгромленных поселений; наверное, они скрылись в диких лесах.
— Здесь была битва, но, кажется, она закончилась, — сказал Эрп на третий день пути, сидя с Бьярни около лошадей и обедая пресными лепешками.
К тому времени они стали находить трупы — тела своих соратников и разукрашенного народа, распростертые среди вереска или у переправы через реку и лошади шарахались от них, выпучив глаза и похрапывая.
Вскоре, на верхушке горного кряжа, они увидели лагерь ярла Сигурда, знакомое скопление торфяных хижин и корабельных навесов, местами — следы пожара, а дальше — сероватые отблески залива и холмистые горы на юге. Теперь они ехали по полю боя, усеянному воронами и чернобокими чайками[80], которые взлетали прямо из-под копыт их коней; повсюду чувствовался запах смерти.
Но когда Торштен приложил огромный резной воловий рог ко рту и подал длинный гулкий сигнал, на него ответили из лагеря, и два зова разнеслись эхом по берегу.
— Хоть кто-то живой, — крикнул Торштен своим людям, когда они подъезжали к воротам. Множество людей в темном вышло им навстречу.
Что бы здесь ни произошло, могучие воины ярла смогли выжить и, кажется, не запятнали своей чести.
Но самому ярлу это не удалось.
Сигурд с Оркни лежал на своем плаще из медвежьей шкуры; его нос, словно нос корабля, был устремлен к полосатому сукну — навесу с собственного корабля, служившему крышей торфяной хижины, которую воины построили, когда четыре дня назад лихорадка убила их вождя, и тонкие кровяные нити, несущие смерть, поползли от небольшой раны над коленом вверх, к самому сердцу. Его богатырский меч лежал рядом с ним, и у входа в хижину, на древке копья висела отрубленная, лохматая и уже чернеющая голова пиктского вождя, с огромным волчьим клыком, торчащим изо рта, которому повелитель Сатерленда и был обязан своим прозвищем — Мелбригда Волчий клык.
Внутри хижины стоял Гутторм, в браслетах оркнейского ярла, украшенных извивающимися драконами, и тяжелым янтарным, великоватым ему кольцом на пальце правой руки.
— Это была славная битва, — сказал он в ответ на мрачные расспросы Торштена. — Думаю, пожаров в этих местах больше не будет. По крайней мере, какое-то время. Отец вернулся из боя с головой Волчьего клыка, за волосы привязанной к седлу. Рана на его ноге тогда казалась царапиной.
Он посмотрел на лохматый трофей на древке копья и ухмыльнулся:
— Наверняка скажут, что отрубленная голова Мелбригды укусила его, и рана воспалилась из-за попавшего туда яда.
— Может быть, может быть. Тут часто рассказывают странные истории о смерти героев. — И Торштен сочувственно положил руку на твердое плечо юноши.
Жители Оркни уже готовили высокий погребальный костер для ярла Сигурда — из сучьев, собранных в дремучих лесах острова, древесины и веток старой сосны, в которую много лет назад ударила молния. Костер разложили там, где земля возвышалась над проливом, чтобы курган, возведенный на этом месте, стал знаком для плывущих мимо кораблей.
В бледных сумерках позднего лета они вынесли своего вождя из хижины и отнесли к костру; за ними следовала вся дружина, а Гутторм поддерживал голову и плечи вождя, как и подобает сыну. Перед ними несли сосновые факелы, и легкий бриз с моря колыхал их дымное пламя, а позади шли все остальные воины, кроме тех, что остались на страже.
В ту ночь на небе не было луны, только размытое свечение в проплывающих облаках, а шумные волны глухо ударялись о берег.
Они положили его тело, завернутое в плащ из медвежьей шкуры, на вершину костра, а голову Мелбригды — у его ног. Двум жертвенным быкам перерезали горло, содрали с них шкуры, покрытые жиром, и разложили вокруг костра, оставив мясо для погребального пиршества (оно слишком дорого ценилось, чтобы безрассудно отдавать его огню).
Затем Гутторм, с факелом в одной руке и мечом почившего вождя в другой, взошел на костер, положил клинок рядом с хозяином и, спрыгнув вниз, глубоко воткнул в основание костра истекающий смолой факел.
Раздался оглушительный крик, и факелы воинов полетели на хворост и ветки. Огонь красной нитью пронесся по всему костру, вспыхнул языками пламени, склонившимися под порывами морского ветра. Не было женщин, чтобы оплакать покойного. Это будет позже, у очагов, далеко на севере. А пока воины запели неторопливую печальную погребальную песнь — они стояли вокруг костра, опершись на свои копья. И отсвет пламени покрыл золотистыми чешуйками волны прилива.
Огонь поднялся уже высоко, когда послышались крики и топот, и на краю толпы из ночного сумрака возникли двое дозорных, таща за собой человека. Погребальная песнь оборвалась, и когда пленника выволокли на багровый свет пламени, где стояли новый ярл с Торштеном, со всех сторон поднялся ропот.
