Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
Многие среди бояр и дворян, принявших сторону поляков, имели дворы в Белом городе, поэтому они с не меньшим рвением, чем воины Гонсевского, старались выбить мятежных москвичей из посада в окольный Земляной город.
Терем боярина Лыкова стоял в узком Скатертном переулке между Сретенкой и Лубянкой. Проход туда как раз был перекрыт частоколом, установленным восставшими возле Введенской церкви. После двух лобовых атак поляки только убитыми потеряли у злополучного частокола больше тридцати человек, это сильно подорвало их боевой дух. Ротмистр Леницкий отправил гонца к полковнику Гонсевскому с требованием доставить к нему на Сретенку хотя бы две пушки. В ожидании ответа от Гонсевского ротмистр Леницкий разрешил своим воинам немного передохнуть и перевязать раны.
Боярин Лыков во время этого краткого затишья отважился на свой страх и риск вступить в переговоры с вождем восставших москвичей, возглавляющим оборону у Введенской церкви. Насадив свой металлический островерхий шлем на пику, Лыков вышел из-за углового дома на середину Сретенской улицы, показывая тем самым, что он идет с мирными намерениями. Над частоколом, до которого было не более ста шагов, появился стрелец в синем кафтане и в красной шапке с загнутым верхом. Стрелец помахал Лыкову рукой, мол, подойди поближе.
С замирающим сердцем Лыков двинулся вперед, топча сапогами подтаявший мартовский снег, перешагивая через тела убитых поляков, скошенных пушечной картечью. Не доходя до частокола шагов тридцать, Лыков остановился. В этом месте убитые поляки и боярские слуги лежали особенно густо, мертвецы буквально громоздились один на другом. Всюду на снегу алели большие лужи крови. Тут же валялись оторванные ядрами головы, руки и ноги. Глядя на это побоище, Лыков мрачно теребил свой длинный ус.
Вот над частоколом показались плечи и головы сразу нескольких стрельцов, которые помогли перебраться через это заграждение статному воеводе в распашном панцире, состоящем из кольчуги и железных пластин на груди и локтях. Голову воеводы венчал ребристый шлем-шишак с защитными наушниками и стальной вертикальной стрелкой, закрывающей нос. Ноги его были прикрыты стальными поножами-бутурлыками. На руках у воеводы были кожаные перчатки с нашитыми на них тонкими металлическими пластинками.
Когда предводитель восставших приблизился к Лыкову, тот не смог сдержать удивленного возгласа. Он сразу узнал князя Пожарского.
— Здрав будь, князь! — сказал Лыков, подняв правую руку в приветственном жесте. — Опять Господь свел нас с тобой лицом к лицу.
— Привет тебе, боярин! — ответил Пожарский, уперев руки в бока. — А ты исхудал, как я погляжу. Не иначе, от забот и трудов во благо польскому королю, а? — Пожарский усмехнулся. — Или харчей у вас в Кремле на всех не хватает?
Лыков нахмурился. Он снял свой шлем с острия пики, водрузив его себе на голову. Пику Лыков воткнул в истоптанный окровавленный снег.
— Удивительно мне видеть тебя, боярин, в воинской справе, — тем же насмешливым тоном продолжил Пожарский. — По словам полковника Горбатова, во время сечи его стрельцов с татарами Кантемир-мурзы ты, боярин, от опасности пятки смазал, улизнул тихо и незаметно. Что же тебя ныне сподвигло на сечу, да к тому же в таких невыгодных условиях?
— Хватит зубоскалить, князь! — огрызнулся Лыков. — Все едино московской голытьбе нас не перемочь! Под стягами у Гонсевского не одни только поляки собраны, есть в его полках и венгры, и немцы, и французы… Все воины у Гонсевского храбры и опытны, не то что посадское мужичье, которое и военного строя не знает. Опять же к Гонсевскому скоро подмога подойдет от короля Сигизмунда. Вот я и предлагаю тебе, князь, переходи-ка со своими людьми на нашу сторону. И ты, князь, и стрельцы твои получите щедрое вознаграждение, а после воцарения в Москве Владислава все твои люди получат земельные наделы. Ты же, князь, в Думе заседать будешь, я могу это устроить, видит бог. Что скажешь, князь?
— Не люб мне Владислав, боярин, а стрельцам моим и подавно, — промолвил Пожарский, устало переминаясь с ноги на ногу. — Я не присягал Владиславу и ратники мои тоже. Народ московский не желает унии с Речью Посполитой, в этом московлян поддерживают служилые и посадские люди в других городах Руси. Вас, подписавших договор с Сигизмундом, всего-то кучка, боярин, а против этого договора выступают многие тысячи людей в городах и весях. Тушинские бояре и атаманы — и те заодно с нами. Патриарх Гермоген в своих воззваниях призывает народ спасти Москву от засилья поляков-католиков. Я сам читал одно из посланий Гермогена, потому и пришел сюда со своими ратниками, чтобы воевать с Гонсевским и сворой его приспешников.
Лыков помолчал, вглядываясь в суровое лицо Пожарского, покрытое темными пятнами от пороховой гари.
— Жаль, князь, что не удалось нам столковаться, — с тягостным вздохом проговорил он. — Твое упрямство и неразумие обернутся новыми потоками крови. Я же всей душой за то, чтобы русские люди прекратили наконец эту братоубийственную войну.
— Клин клином вышибают, боярин, — жестко промолвил Пожарский. — Скоро вся Русь соберется вокруг Кремля. Черные люди истребят поляков и наемников Гонсевского как крыс, забравшихся в чужой амбар. Заодно народ посечет и таких, как ты, боярин. Уж не обессудь, сделав худо, не жди добра! Вот тогда-то и наступят на нашей земле мир и покой. Прощай, боярин!
Повернувшись спиной к Лыкову, Пожарский широким шагом направился к частоколу, над которым торчали головы его стрельцов и длинные вороненые стволы пищалей.
Лыков не утерпел и крикнул вслед Пожарскому:
— Кто же будет править на Руси посреди мира и покоя, князь? Очередной Гришка Отрепьев или Прокопий Ляпунов?
— Уж лучше видеть на троне Ляпунова, нежели польского королевича! — обернувшись на ходу, воскликнул Пожарский.
* * *
Вместо пушек полковник Гонсевский прислал к ротмистру Леницкому отряд наемной пехоты в полторы сотни человек и приказ продолжать наступление по Сретенской улице, не считаясь с потерями. Не обрадовал Леницкого и боярин Лыков, вернувшийся ни с чем с переговоров с Пожарским.
— Быть может, ты мало золота предложил этому князю? — недовольно сказал Леницкий, выслушав Лыкова. — Надо было предложить ему больше, ведь в кремлевской казне сокровищ полным-полно! Не пожадничал ли ты, боярин? Теперь вот моим воинам придется расплачиваться кровью за твою скупость!
— Напрасны твои упреки ко мне, пан Леницкий, — досадливо поморщился Лыков. — Князь Пожарский не человек, а кремень! Уж если он что-то вбил себе в голову, то ни за какие сокровища мира не отступит от своей цели. Мне доводилось с ним встречаться в прошлом, уж я-то отлично знаю этого упрямого злыдня! Пожарского проще убить, чем испугать или подкупить.
— Вот и постарайся это сделать, боярин, — раздраженно обронил Леницкий. — Пойдешь со своими холопами впереди, коль побежишь от пуль восставшего мужичья, то напорешься на пики моих гусар. Я дам тебе в подмогу французских наемников, а уж ты, боярин, изловчись и дотянись своей саблей до князя Пожарского!
У боярина Лыкова душа ушла в пятки, когда польский трубач дал сигнал к очередной атаке. Матерно ругаясь, Лыков вывел своих людей из дворов и закоулков на Сретенскую улицу. Он велел своему конюшему рыжему Демьяну развернуть и поднять повыше царский стяг Василия Шуйского. Лыков знал, что Пожарский был до конца предан Шуйскому, и тем самым хотел смутить и озадачить его. Лыков лелеял в душе слабую надежду на то, что Пожарский запретит своим пушкарям стрелять по царскому знамени.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
