Это была страшная битва, но Кэти ее выиграла. Мэри согласилась отойти от служебного компьютера буквально на пять минут — и за это время все данные на Кэтрин Анжелу Мойру Спэрроу просто исчезли из папки с файлами сотрудников.
С Линдой было сложнее. Всегда улыбчивая и приветливая, она мгновенно превратилась в «железную леди», едва услышала то, о чем попросила ее Кэти.
— Ты с ума сошла или как?
— Линда... все уже решено.
— Да решай ты все, что угодно, но пойми — я не могу!
— Почему? Это же простая вещь.
— Кэт, я не самоубийца.
— Можно подумать, все сотрудники всех предприятий о своем увольнении извещают босса лично.
— Ты — не все. Ты — его личный секретарь и помощник. Черт возьми, ты обладаешь конфиденциальной информацией, если уж на то пошло!
— Я тебе дам подписку о неразглашении.
— Естественно, дашь! Дело даже не в этом — Брюс меня убьет! Все знают, как он к тебе относится...
Линда резко замолчала, словно сообразив, что сболтнула лишнее. Кэти грустно усмехнулась.
— Поняла наконец? Да, именно поэтому я и увольняюсь. И прошу тебя, помоги мне сделать это легче и спокойнее... для всех. Подойди к вопросу формально — только и всего. Просто уволь наемного работника. Не Кэти — секретаря-референта мисс Кэтрин Спэрроу.
Линда несколько секунд смотрела Кэти в глаза, потом быстро придвинула к себе ее заявление и стремительно расписалась в углу. Опустила голову и негромко сказала:
— По-человечески я тебя понимаю и уважаю твое решение. Но по-женски... мне кажется, ты совершаешь ошибку. Большую ошибку!
Кэти вздохнула — не с тоской, а с облегчением.
— Возможно, и даже скорее всего. Но это — моя ошибка.
Особняк на Кавендиш-плейс в Лондоне всегда напоминал Брюсу кремовый торт — уж очень много наяд, цветочков и загогулин на фасаде. Однако сегодня ему было не до архитектурных изысков.
Его заявление на совете директоров вызвало шок, перешедший в легкую истерику. Инициатором истерики выступила, естественно, Пруденс Пилбем. Именно она объявила, что им всем требуется перерыв, уволокла Брюса в мрачную и полутемную библиотеку, где и напустилась на него, точно строгая мамаша.
— Что это значит, Брюси?! Что за бредовое решение?
— Чем оно тебе не нравится, Пру? Ты в выигрыше, Жиль в выигрыше, все в выигрыше, собственно говоря.
— Кроме тебя!
— Ну... да. Я немножечко теряю.
— Немножечко?!! Ярд баков для тебя — «немножечко»?! Брюс, ты сошел с ума.
— Нет. Пришел в себя, так вернее.
— Да? И что ты там нашел, в себе?
— Видишь ли, Пру... на свои деньги я могу купить, скажем, тонну мороженого с фисташками. Но ведь это не значит, что я могу ее съесть, верно?
— Пример некорректен, мой дорогой. Нефтеперерабатывающие предприятия в трех регионах мира — не тонна мороженого. Они работают! И приносят прибыль...
— Которую я не могу съесть. Образно выражаясь.
— Деньги должны работать!
— Да, но лучше, если ты можешь их контролировать. Я — не могу.
— Всегда мог!
— Старею, Пру, старею. Надоело жить в самолете, хочу посибаритствовать с удочкой у пруда в родовом поместье.
— Ну да, конечно! Так я и поверила. Да ты просто не сможешь...
— Не так. Раньше я этого не хотел — вот и не делал. А когда захотел — выяснил, что мне банально не хватает на это времени.
— Темнишь! Скрываешь что-то...
— Нет. Все просто, Пру. Я женюсь.
— Что-о?!
— А что тебя так удивляет? Мне тридцать пять лет, у моих однокурсников уже по три ребенка...
— Каких еще... ребенка?
— Маленьких, Пру. Дети — это такие ма-аленькие люди, очень смешные.
— Брюс, но я... но мы... как же... — В желто-зеленых глазах Пруденс вдруг заискрились слезы.
Брюс вздохнул, потрепал ее по мускулистому плечу.
— Пру, твоя беда в том, что ты очень любишь командовать. Как хороший полководец, ты расписала всю партитуру сражения, но забыла, что в нем участвуют живые люди. Да знаю я, знаю, ты собиралась выйти за меня и объединить капиталы. Но признайся — ведь главным образом тебя волновала вторая часть этого плана, так?
— Как ты можешь! Я всегда к тебе относилась, как... как...
— Вот именно. Относилась. А мне надо, чтобы меня любили. Это всем надо, Пру. И в первую очередь — тебе. Ты ведь еще совсем молодая женщина. Ты нуждаешься в любви.
— Любовь? Какая любовь, Брюс?! В чью искреннюю любовь могу я поверить, имея на счетах больше двух ярдов?!
— Например, в любовь того, кому твои ярды до свечки. Гордона Джонсона.
— Этого толстого и вечно пьяного...
— Этого успешного банкира, умницы и твоего самоотверженного рыцаря. Человека, который уже девять лет влюблен в тебя по уши.
К удивлению Брюса, Пруденс покраснела и замолчала.
Через час совет директоров в полном составе принял отставку Брюса Блэквуда и одобрил продажу его пакета акций холдинга в пользу леди Пилбем и Жиля Гидо.
Еще через два часа, посетив магазин Тиффани, Брюс Блэквуд выехал из столицы в свое поместье Блэквуд-хаус.
Он вернулся в Сидней через неделю, как и обещал. Ну пара дней сверху... это не считается. Утро было холодным и ясным, на металлических скатах крыши аэропорта серебрился иней. Начальник службы безопасности Джон Марлоу, невозмутимый и молчаливый, сидел за рулем сверкающего «инфинити». Брюс с облегчением уселся рядом с ним и скомандовал:
— Вперед, зеленые береты! Мы едем будить Спэрроу. Я привез ей сюрприз...
Джон положил руки на руль и засопел. Брюс с удивлением посмотрел на явно смущенного великана.
— В чем дело, Джонни-бой? Ты забыл ее адрес? Я тебе подскажу...
— Я помню, босс. Только... Ее там нет.
— Ты хочешь сказать, она днюет и ночует на работе?
— Нет. Ее вообще нет.
В плохих мелодрамах герои при подобном известии резко глупеют и начинают бледнеть, ахать и задавать идиотские вопросы. Брюс Блэквуд ничего этого не сделал, разве что все же побледнел немного. Он понял все мгновенно, без всяких объяснений и лишь коротко и спокойно спросил:
— Когда?
— Через два дня после вашего отъезда.
— Ясно. В квартире, надо полагать, стерильная чистота, в тумбочке — драгоценности, в шкафу — вечерние платья?
— Да.
— Дела в полном порядке.
— В идеальном.
