Несколько томительных минут мы ждем у дверей старой трапезной Санта-Мариа делла Грациа — и не только потому, что они оборудованы переходным шлюзом с задвижными дверьми, совсем как на космических кораблях. Американцы вдруг притихают. Не думаю, что хоть кто-то из нас представляет себе, какое впечатление произведет на него фреска, поэтому все мы немного тревожимся. Переминаемся с ноги на ногу в ожидании события, которое, возможно, перевернет всю нашу жизнь. А тут еще сомнения на свой счет: так ли уж мы хороши и тонки, чтобы впитать трансцендентальный опыт? Какое уж тут спокойствие? Затем мы проходим через шлюз — и вот она, перед нами: «Тайная вечеря», занимающая всю стену.
Фреске присуща непосредственная кинематографическая мощь; даже размеры ее те же, что у широкого экрана. И в ней так много мыслей и сюжетов, что сразу разобраться в них невозможно. Взгляд мой блуждает по фреске взад-вперед, просто пытаясь освоиться с нею, а тем временем в сознание мое понемногу просачивается трагедия преданного Христа. Со спутниками моими я не разговариваю, но, отступив на шаг, чтобы спросить себя, что же я на самом-то деле думаю, я понимаю: картина овладела ими, как овладела мной. Но совершенно не так, как я себе представлял.
Стэну ни за что не понять, почему я ценю моду больше, чем живопись или скульптуру. С его точки зрения, мода до настоящего искусства не дотягивает. Он догматик и потому оперирует черно-белыми понятиями великого искусства и полного дерьма. Я знаю, склонность к сомнениям свойственна мне в большей мере, чем Стэну. Потому-то мода и важна для меня. Я не догматик, а стало быть, не уверен в своем вкусе. В реальной жизни мы норовим отогнать сомнения, иначе они погубили бы нас. А в мире моды приходится рисковать, выставляя их на всеобщее обозрение. Вот это я и чувствую, вглядываясь в «Тайную вечерю» вместе с людьми, с которыми у меня нет ничего общего. Наши страхи не покинули нас, но, вместо того чтобы загонять их поглубже в себя, мы позволяем им ожить, играть, переливаясь красками, пока они не обращаются в нечто иное. Красота, порожденная страхами: это и есть трансцендентальный опыт?
Домой я прихожу в состоянии и издерганном, и приподнятом: меня распирают идеи. Луизы нет, никакой записки с указаниями, где ее искать, она не оставила. Мне-то плевать, а вот Осано рассержен. Он хочет, чтобы Луиза наконец определенно сказала ему: выступит Аманда ван Хемстра в его показе или не выступит? Я пробую успокоить его, уверяя, что точно мы это узнаем завтра. Но ему все равно хочется увидеть Луизу.
В эту ночь она в квартиру не возвращается, а мне приходится приглядывать за Осано, пока тот, мертвецки пьяный, не убредает в свою спальню.
Луиза звонит в воскресенье, после ланча. Когда до Осано доходит, с кем я разговариваю, он произносит:
— Спроси у нее. На этот раз я серьезно.
— Ему нужно знать насчет Аманды.
— Он рядом?
— Да.
— Ладно. Тогда помолчи минутку и послушай. Похоже, мы смогли бы все провернуть, но только Осано придется самому поговорить с Этьеном.
— С Этьеном!
Вот это я зря. Стоящий рядом со мной Осано взрывается:
— Этот говнюк!
— Убеди его, — говорит Луиза. — Около полуночи Этьен будет в «Голливуде», добейся, чтобы и Осано туда пришел.
Я знаю, Осано и помыслить противно о том, что придется тащиться в «Голливуд». Спрашиваю Луизу:
— Это и вправду сработает?
— Надейся, для тебя же так лучше будет. Я слышала, Аманда должна подписать завтра контракт на выступление у Берарди, значит, необходимо все уладить сегодня.
Я вешаю трубку и все рассказываю Осано.
— «Голливуд»? Да разве там можно разговаривать? — Осано делает большой глоток вина, которым у него заканчивается ланч. — Этот ублюдок знает, как выставить меня курам на смех. Явится туда на три часа позже. А тем временем все будут пялиться на меня и гадать, почему Осано дожидается бездельника фотографа.
Он плюхается в одно из кожаных кресел и погружается в размышления; я почти вижу, как над головой его колышется облачко с надписями внутри.
— У меня сегодня совещание с одними финансистами. Отправляйся в эту дурацкую дискотеку и, когда Этьен припрется, позвони мне.
— Ладно, — отвечаю. И тут же спрашиваю: — А кто они?
Осано молча глядит на меня, явно что-то прикидывая. Я все еще чувствую, что в основном он мне доверяет.
— Финансисты — это такие люди с деньгами. Вообще-то они занимаются спекуляциями, но еще и владеют кое-чем в Интернете.
— Это одно из достижений Фрэда?
— Это одно из достижений, о которых Фрэд ничего не знает. — В глазах Осано появляется удрученное выражение. — И лучше, чтобы не узнал. Фрэд держит мое шоу на плаву. Но дальше так продолжаться не может.
Обедаем мы в «Багутте», ресторане двадцатых годов, расположенном вблизи квартиры Осано. В такой близи, что мы отправляемся туда пешком. Все магазины закрыты, но внутри них сияет свет. И на улицах царит оживление. Множество людей прохаживаются по тротуарам, беседуя по двое, по трое, выгуливая собак. Похоже, в городе нет ни одного человека, способного пройти, не остановившись, мимо магазинной витрины. Опять-таки Осано и здесь является исключением. Он практически ни на что не обращает внимания, однако шагает так медленно, что я успеваю внимательно разглядывать витрины. Правда, один раз он останавливается — перед витриной новехонького магазина Пола Смита в палаццо Галларати Скотти. Первую свою витрину Смит заполнил мятыми номерами «Файненшл таймс». На Осано эта шуточка впечатления не производит.
В ресторане Осано, не заглядывая в меню, быстро заказывает еду. Когда я пытаюсь встретиться глазами с официантом, чтобы задать ему несколько вопросов, а уж после сделать заказ, Осано говорит, что все уже для меня выбрал.
— Тебе не кажется, что у меня это получится лучше? Как-никак я тут двадцать пять лет кормлюсь.
Пока мы едим, я размышляю о предстоящем разрыве с Фрэдом и о том, так ли он опасен, как мне кажется. Не знаю, насколько осведомлен Осано о том, что произошло в Женевском аэропорту. Думаю, Фрэд вез украденную коллекцию на борту нашего самолета и предпочел сесть в Женеве, чтобы не дать итальянцам зарегистрировать содержимое нашего багажа.
— Чем живет Фрэд, — спрашиваю я, — пока он собирает деньги для твоего показа?
— Контрабандой, — отвечает Осано. — Это его повседневная работа.
Я разеваю рот. Способность справляться с вилкой покидает меня, брызги летят с нее на белую скатерть. Осано смеется.
— Решил, что Фрэд наркотики перевозит? Ни боже мой. Он занимается контрабандой денег.
— О…
Не знаю, существуют ли какие-нибудь законы относительно ввоза и вывоза денег из Парижа. Или Швейцарии, коли на то пошло.
— И для кого он их возит?
— Для американцев. Подробностями я не интересовался. — Осано кусочком хлеба собирает с тарелки смесь масла и трав — все, что осталось от морского окуня. — Да ты не волнуйся. Фрэд, может, и жулик, но не больший, чем палаточники на рынке. Не гангстер.
