– Мне и самой от себя страшно. Я настолько полюбила твой талант, что готова ради него на все.
– Ну неправда.
– Верно. С моим-то обывательским подходом к жизни это невозможно. – Нацуэ засмеялась и встала. Она вовсе не была обывательницей. Ни один обыватель не пытался сблизиться со мной, продавая мои картины. Она не отдавала себе отчета в том, что до тех пор, пока я пишу, будет прощать мне любые выходки.
– Полицейские с того раза больше не наведывались?
– А когда был «тот раз»?
Распространяться о визите Оситы не входило в мои намерения. Сказать кому, что он возник из моего сердца, – ведь никто не поверит.
Нацуэ направилась в душ.
Я за ней, Разделся на кровати и стал ее ждать. Я ничего не видел и в то же время видел все. Я закрыл глаза, попытался вспомнить ту воображаемую смерть, но не смог.
Наконец в комнату, кутаясь в полотенце, вошла Нацуэ.
Я какое-то время созерцал ее нагую фигуру, потом протянул руку и коснулся податливой плоти. Нацуэ тяжело задышала. Лицо ее смягчилось. Потом она издала внезапный крик, будто все еще противилась мне.
Тело ее начало дрожать. Кровать стала дрожать. Вся комната задрожала, однако ничего не падало.
Голос Нацуэ становился все громче, а потом стих. Я слышал ее тяжелое дыхание. Снова началась дрожь. Голос ее умолк в отдалении. А потом она опять стала тяжело дышать.
Когда я пришел в себя, Нацуэ лежала рядом и плакала. Искаженное мукой лицо выдавало возраст, но всхлипывала она как дитя.
– Пожалуйста, перестань.
Я потерял счет времени. Взглянув в лицо Нацуэ, я ощутил необъяснимую грусть. Я напирал, пытаясь избавиться от этого чувства, и кончил под прерывистые всхлипы и вскрики.
Нацуэ какое-то время не двигалась. Потом свернулась калачиком. На грудях и животе пролегли глубокие складки, вздымающиеся в такт тяжелому дыханию.
Я закурил и перевернулся на спину.
Клубы табачного дыма затмили свет, простирающий лучи сквозь шторы, подобно ветвям деревьев.
– Думала, умру, – выдохнула Нацуэ. – Что с тобой?
– Странно все это, тебе не показалось?
– Ты будто превратился в другого человека. Я чувствовала, что меня трахает чужой человек. Ну и напугал же ты меня.
– Да нет, наверно, я все тот же. Просто опустошенный какой-то. В этом вся разница.
– Это все из-за картины.
– Наверно.
– Ты думал о той обнаженной?
Видимо, Нацуэ не приходило в голову, что до «той обнаженной» каких-то пятнадцать минут езды. Может, она решила, что мне не нужна модель, поскольку я рисую из головы. Что ж, не совсем верно.
– Думаю, я нарисовал себя.
– Понятно. Я заберу картину и продам. Это лучший способ создать между вами дистанцию.
– Так и сделай, ладно?
Я вылез из постели, встал под душ. Потом ко мне присоединилась Нацуэ, и мы друг друга намылили. За окнами валил снег.
Помнится, смотрительша предсказывала снежную зиму. Мне почему-то хотелось, чтобы снег падал, падал и завалил все вокруг. Пожалуй, и меня схоронил бы под белом покрывалом.
– Я возвращаюсь. Наутро назначено несколько встреч. Нацуэ тяжело вздохнула.
– За картиной кого-нибудь пришлю, – добавила она.
– Положи ее на заднее сиденье. Я сейчас за ней схожу. Не дожидаясь ответа, я поднялся на второй этаж и спустился с портретом нагой Акико.
Он был не столь объемен и вполне помещался на заднем сиденье «мерседеса». Не оборачиваясь, я вернулся в хижину и подбросил в камин свежее поленце.
– Хочешь поскорее расстаться с картиной? – проговорила гостья, выдыхая струйку табачного дыма.
Я не знал, случится ли это с отъездом Нацуэ.
Какое-то время сидел, уставившись в очаг, потом поднялся в мастерскую – лишний раз убедиться, что картина исчезла, и вернулся к огню.
Мастерская опустела.
Позвонили в дверь. Видно, названивали давно, прежде чем я услышал. Мужчина выкрикивал мое имя. За дверями стояли двое полицейских.
– Простите за беспокойство, сэнсэй. Нам по-прежнему неизвестно местонахождение Койти Оситы, но мы знаем, что он вернулся в Нагано.
Детектив средних лет, видимо, взялся выступать от лица обоих. Тот, что помоложе, отмалчивался.
– Опять же прошу прощения за беспокойство. Видите ли, мы обнаружили следы шин – здесь была припаркована машина.
– Нацуэ Косуги приезжала.
– Она приехала, чтобы забрать картину?
Как видно, эти двое наблюдали за хижиной, причем начали задолго до приезда Нацуэ. Наверно, они выследили ее машину.
– В газете писали, что вашу картину выставили в Нью-Йорке на какую-то экспозицию. В статье даже фотография была. Я, знаете ли, в живописи не смыслю, не понять мне таких вещей, сказать по чести.
– Так что, этот парень, Осита, убил Номуру?
– А вы в прессе не читали? Выдан ордер на его арест. На него собрали массу улик.
Я не покупал газет. В хижине хоть и стоял телевизор, да я его ни разу не включал.
– В прошлый раз судья признал его невменяемым – мол, обострение старого заболевания. А теперь все по-другому. Убийца действовал вполне осмысленно, сбежал с места преступления – выходит, отдавал себе отчет в содеянном.
– Вам виднее.
– А госпожа Косуги, случайно, не владелица галереи? У нее, я слышал, какое-то свое предприятие и большие связи.
– Она – мой агент, а что у нее за бизнес, я не знаю.
– Это все?
– Все, что мне известно.
Детектив улыбнулся. Попросил связаться с ним, если появится Осита, нацарапал на клочке бумаги номер своего телефона и ушел.
Оставшись в одиночестве, я поднялся в мастерскую.
Натянул на подрамник чистый холст. Я решил, что бы сейчас ни пришло в голову, не рисовать. Ни к чему хвататься за кисть и все подряд переносить на полотно.
Около трех я решил снова наведаться в город за покупками.
Я как раз заруливал на парковку у супермаркета, когда заметил знакомый микроавтобус того же цвета, как у Оситы. Собственно, зимой вокруг было много подобных автомобилей.
Набрав полную корзину провианта, я занял очередь в кассу. Народу была тьма-тьмущая.
Прямо передо мной стоял Осита. Я чуть было не окликнул его. Оказалось, это совсем другой человек, тоже одетый как лыжник.
Расплатившись в кассе, я рассовал покупки по пакетам и, подхватив их в две руки, потащил к машине.
