А война навсегда в памяти отпечаталась. И танки сгоревшие, и хорошие погибшие ребята. И те, кто живые остались. Здоровья им всем!
Часть особого назначения
Мы вышли на немецкую батарею с тыла. Нас не ожидали, бой был короткий и жестокий. Разворачивали захваченные 75-миллиметровки и били по увязающим в грязи машинам, отступающим немцам.
Соловьев П. М.
Петр Матвеевич Соловьев прошел войну от Сталинграда до Дрездена. Получил подготовку как десантник, участвовал в штурмовых и разведывательных операциях. И жизненная, и военная судьба складывалась у него непросто. Рассказывая о себе, порой делает паузы: «Знаешь, а ведь многое забывается. Фамилии однополчан, даты… но война всегда в памяти остается. Слишком много всего пережил…»
Я родился 22 июля 1922 года в хуторе Ютаевка Иловлинского района Сталинградской области. Отец умер рано, когда мне было три года. Спустя какое-то время мама снова вышла замуж. Детей в семье было пятеро: трое сыновей и две дочери. Я — самый старший.
Земля у нас на Дону плодородная. Собирали хорошие урожаи и на полях, и на домашних огородах. Но в колхозах никого не баловали, получали на трудодни крохи. Зато на своем огороде выращивали картошку, капусту, помидоры, огурцы. Держали корову, пяток овец, а куры, штук 40, шатались где попало, но яйцами семью снабжали. Жили неплохо.
В тридцать седьмом году в наших краях случилась засуха, неделями дул суховей, урожай пропал. Конечно, это был не тридцать третий год, когда по селам люди умирали, но угроза голода заставила многих сельчан уехать в город.
Наша семья переехала в Красноармейский район Сталинграда. Понемногу устроились. Получили от предприятия, Угольного причала, где работал отчим, половинку небольшого дома. Я, закончив семь классов, тоже работал вначале на Угольном причале, а в 1939 году меня переманили матросом на баржу, которая носила диковинное название «Комсомольское молодежное судно».
Работа была интересной, ходили в Астрахань, на, Каспий, даже в Турцию. И зарплата неплохая, но удача длилась недолго. Со своего судна попал я прямиком в тюрьму. История получилась глупая.
В числе грузов мы перевозили в Турцию хлопок, который считался важным, а может, даже стратегическим сырьем. Один из тюков с хлопком во время погрузки развалился. Пока его снова упаковывали, я выпросил у старшего несколько килограммов хлопка, набить матрац. Матрацы у нас были жесткие, тощие. Захотел в комфорте поспать!
Дорого обошелся этот мягкий матрац, на котором я всего одну ночь успел поспать. На следующее утро меня вызвали к капитану, допросили, принесли как вещественное доказательство распоротый матрац с хлопком.
Старший категорически отрицал, что разрешил взять мне несколько пучков хлопка, а меня арестовали как расхитителя социалистической собственности.
Старший, конечно, подло поступил, но если бы признался, то сам бы загремел. Ни он, ни я не сообразили, что в экипажах, которые ходят за границу, обязательно есть стукачи. Вот кто-то из них свой хлеб отработал, может, должность повыше получил, а я загремел под суд. Мне тогда исполнилось восемнадцать лет, был малорослый, худой, совсем мальчишка.
Трое судей, которые рассматривали мое дело, хотели по ходатайству прокурора дать мне семь лет лагерей. В те годы социмущество крепко стерегли и просто так пальцем не грозили. У меня сердце екнуло — семь лет, это же целая вечность! Не увижу больше я своих родных.
Наверное, каялся, может, снисхождения просил. А скорее всего двое из судей, разобравшись во всем, поняли, что я по глупости этот хлопок взял, наживаться на нем не собирался, и хотели дело закрыть. Зато третий судья оказался настырным, и я получил три года колонии.
Вначале отбывал срок в Камышине, затем, через несколько месяцев, перевели в Светлый Яр, где мы зимой долбили ямы под нефтяные емкости. Работа была тяжелая, ветер, мороз. Помню, что многие заключенные простужались, но от работы мало кого освобождали.
Зазвенят в зимней темноте удары по рельсу — вскакивай с нар на работу, больной ты или здоровый. Жмемся в строю в наших куцых телогрейках с номерками на груди. Проведут поверку, и паши на объекте до темноты. Долбили мерзлую землю, таскали носилки, укладывали камни. Легкой работы не было, люди быстро доходили.
Про тюремные харчи и говорить нечего. Баланда из перловки, капусты или ячки и разваренные лохмотья рыбы. Одно время, в самые холода, закупили где-то свиные головы, делали щи, в которых плавали блестки жира. Продукты, конечно, воровали, но положенную пайку хлеба получали полностью. Калорий при такой работе и воровстве уголовников нам, конечно, не хвастало. Много людей умирали. И в санчасти, и прямо в бараках. Толкают человека утром: «Чего не встаешь?», а он закоченел. К концу зимы и я уже кое-как вставал. Ну, дадут день-два отлежаться, а я снова падаю. Плохо бы все кончилось, но кто-то из начальства надо мной сжалился, меня комиссовали.
Приехали мама с братом, погрузили в санки (кожа да кости остались) и повезли домой. Глотал я холодный воздух и не верил, что все позади осталось. Долго выхаживали, хотя с продуктами не густо было. Доставали, покупали для меня молоко, мед, варили куриный бульон. К лету понемногу оклемался. Уже где-то подрабатывать начал, а тут война…
Мы с приятелем Маловым Толей подали заявление в военкомат с просьбой зачислить в летное училище. На что уж я рассчитывал со своей судимостью и здоровьем, не пойму, но твердо решил стать летчиком.
В летчики нас не взяли, я работал на заводе, а в июне 1942 года, когда Сталинград уже бомбили, пошел в военкомат, записываться в добровольцы. Я был направлен в Московскую область в 3-й воздушно-десантный запасной полк. И снова на судимость внимания не обратили. Может, суд ее снял, не знаю.
С июня сорок второго года и до января сорок третьего проходил учебу. Нас готовили для проведения специальных операций в тылу врага, диверсий, разведки. Учили крепко. Например, три раза в неделю совершали марш-бросок с полным снаряжением на 24 километра. Поначалу некоторые не выдерживали, падали. Ничего, втягивались в службу.
Много внимания уделялось подрывному делу, рукопашному бою, владению ножом. Из оружия изучали винтовки, пулеметы Дегтярева, наганы. Раза три в месяц проводились боевые стрельбы из самозарядной винтовки Токарева (СВТ), иногда из нагана. Конечно, 10–12 выстрелов в месяц — маловато, но, по сравнению с другими частями, стреляли мы много. К оружию привыкли и научились им владеть.
За время учебы я совершил шестнадцать прыжков с парашютом. Кроме того, нас обучали основам артиллерийского дела, как обращаться с легкими пушками, противотанковыми «сорокапятками», что впоследствии очень пригодилось.
Вся подготовка была направлена на создание крепких, боеспособных групп, способных выполнять особые задания. Мы гордились, что являемся десантниками, войсками специального назначения. Слово «спецназ» тогда не знали. Во взводах и отделениях командиры сумели сколотить дружные коллективы. Трусливых и не слишком надежных курсантов отсеивали быстро.
