всеобщего внимания, когда в начале третьего акта ей нанес визит сам гражданин Робеспьер.
Он всего лишь несколько минут пробыл там, стараясь все время держаться подальше, в глубине ложи. Но, тем не менее, все видели, что он вошел, и слышали восклицания испанки:
– Ах, гражданин Робеспьер! Какой приятный сюрприз! Не часто вы жалуете театр своим присутствием!
Сразу после чего приветственный вопль сотряс весь театр от партера до галерки. Тереза же наклонилась к диктатору и вкрадчиво прошептала:
– О, с этой толпой, гражданин, вы можете делать все что угодно. Вы просто пленяете людей магнетической силой своего присутствия. Нет таких вершин, которые не покорились бы вам.
– Сильнейшему – взлет, слабейшему – падение, – задумчиво пробормотал тот в ответ.
– Вам не должно быть никакого дела до тех, кто летит в бездну. Ваше дело – вершины!
– Предпочитаю видеть взгляд прекраснейших глаз Парижа, – с несколько неуклюжей галантностью попробовал отшутиться он. – И вовсе не видеть никаких вершин и глубин.
Испанка в ответ нетерпеливо топнула изящной ножкой и вздохнула. Казалось, что судьба со всех сторон окружает ее какими-то малодушными и нерешительными людьми: Тальен раболепствовал перед Робеспьером, Робеспьер же побаивался Тальена, а Шовелен стал совершенно издерганным нервным типом. Один лишь невозмутимый англичанин затмевал всех своим непоколебимо уверенным видом истинного превосходства!
Когда же Робеспьер покинул наконец ее ложу и она оказалась полностью предоставлена самой себе, Тереза уже не сопротивлялась тому пленительному потоку воображения, который представлял ей столь полюбившийся в последние дни образ. Высокая роскошная фигура, полуприкрытые веки, смеющийся взгляд, изящная и гибкая рука в пене тончайших кружев, неожиданно оказавшаяся такой сильной…
Но вдруг она была грубо вырвана из сказочных грез. Дверь ложи распахнулась, и на пороге появился растрепанный, в грязной, насквозь промокшей одежде, с непокрытой головой, взъерошенный Бертран Монкриф. Она едва успела резким решительным жестом остановить готовый сорваться с его губ крик.
Тальен вскочил на ноги.
– В чем дело? – сердитым шепотом обратился он к вошедшему.
– Обыск… – торопливо сказал тот. – Обыск в доме гражданки…
– Не может быть! – вырвалось у Терезы.
– Я прямо оттуда. Я все видел и слышал сам…
– Выходите. Здесь мы не сможем поговорить, – приказала испанка.
Сразу же после этого она вышла сама. Тальен и Монкриф последовали за ней. К счастью, в коридоре никого не оказалось.
– Рассказывайте!
Бертран провел дрожащей рукой по мокрым волосам, все тело его трясло, и теперь даже невозможно было представить, что всего лишь несколько минут назад он бежал со всех ног по улицам сквозь бушующую непогоду.
– Ну же, ну, – торопила его Тереза.
Тальен молча стоял рядом, парализованный от ужаса. Он даже не собирался задавать молодому человеку какие-либо вопросы, он лишь смотрел на него таким пронзительным взглядом, будто хотел мгновенным усилием просто выжать из него все, что только действительно было известно этому жалкому бедняге.
– Я был на рю Вилледо, – выдавил наконец Монкриф. – Потом началась буря. Я спрятался под портиком, что напротив вашего дома… Я стоял там довольно долго. Буря стала стихать понемногу… Мимо шли какие-то люди… Солдаты национальной гвардии. Я очень скоро разглядел их, хотя и было совершенно темно; они прошли совсем близко от меня… Они говорили о гражданке… Затем перешли на ту сторону, где находится ее дом… И я увидел, что они входят туда… С ними был Шовелен, я увидел его, когда открывали дверь… Он накинулся на них за то, что те слишком задержались. Там был капитан с шестью гвардейцами и этот чертов астматик, угольщик…
– Что?! – не удержалась Тереза. – Рато!
– Они вошли в дом, – продолжил Монкриф, и слова застряли в его пересохшем горле. – Я, насколько возможно, попытался последовать за ними, чтобы узнать все наверняка, прежде чем бежать к вам. К счастью, я знал, где вы находитесь…
– Вы уверены, что они пришли именно ко мне?
– Да, через пару минут в ваших окнах зажегся свет.
Тереза резко повернулась к Тальену.
– Мой плащ! Я оставила его в ложе.
Но Бертран опередил ее жениха. Испанка ничуть не выглядела испуганной, наоборот, она вся пылала гневом, таким гневом, что невольно становилось страшно за тех, кто осмелится вызвать его в этой женщине. Она, и в самом деле воодушевленная своим театральным триумфом и неуклюжими галантностями Робеспьера, все еще звучащими в ее ушах, была готова пренебречь всем, в том числе и угрозами этого монстра Шовелена. Ей даже вполне удалось убедить Тальена остаться в театре и сделать вид, что ничего не случилось.
Завернувшись в плащ и схватив под руку дрожащего Бертрана, она решительно вышла из театра.
Глава XXXI. Леди милосердие
Когда десятью минутами позже Тереза Каббарюс появилась в своих апартаментах, они имели вид варварски оскверненной святыни. По комнатам разгуливали солдаты, в дверях торчала пара часовых, мебель была опрокинута, обивка со стен сорвана, посудные шкафы распахнуты настежь, и даже постельное белье валялось на полу бесформенной кучей. Из спальни доносилась громкая скороговорка испанских причитаний Пепиты, охраняемой солдатами. Посредине же гостиной стоял сам гражданин Шовелен, изучая какие-то бумаги. В отдаленном уголке прихожей сидел, скорчившись, неуклюжий угольщик Рато.
Тереза, проскользнув мимо солдат в прихожей, подошла к Шовелену раньше, чем тот успел заметить ее.
– Вы, должно быть, окончательно потеряли рассудок, гражданин Шовелен! Что вам здесь надо?! – резко начала она.
Спокойно взглянув в пылающие гневом глаза хозяйки, бывший дипломат иронично поклонился.
– Каким умницей все-таки оказался ваш юный друг, известив вас в нашем визите. – И с этими словами он кивнул в направлении Бертрана Монкрифа, который рванулся было вперед, но тут же был схвачен двумя солдатами.
– Я явилась сюда лишь затем, чтобы предупредить – есть люди, которые с вас очень строго спросят за все это безобразие.
Представитель Республики вновь поклонился, продолжая улыбаться все так же язвительно.
– О, я буду настолько же рад увидеть их здесь, насколько был рад вашему появлению, гражданка Кабаррюс. Как только они здесь появятся, могу ли я иметь честь направить их прямо в Консьержери, дабы они смогли засвидетельствовать свое почтение прекрасной Эгерии революции? Вас же мы отправим туда немедленно.
Тереза расхохоталась, прищурив глаза, однако смех ее прозвучал все же несколько неестественно.
– И в чем же меня обвиняют, хотела бы я узнать?
– Вы обвиняетесь в связях с врагами Республики.
– Вы сошли с ума, гражданин Шовелен! – без малейшего колебания парировала испанка. – Прошу вас, лучше прикажите солдатам восстановить порядок в квартире. И запомните, вы ответите за весь нанесенный мне ущерб.
– Могу ли я так же, – будто не слыша ее, продолжал Шовелен, – предоставить им на рассмотрение вот эти весьма любопытные письма и еще кое-какие забавные вещи, найденные в вашей комнате?
– Письма? Какие письма? – нахмурилась Тереза, явно удивленная таким заявлением.
– Эти, – просто ответил тот, показывая ей бумаги, которые до сих пор держал в руках.
– Что это? Я вижу все эти бумаги в первый раз.
– Тем не менее
