Все теперь принимают меня за беглого каторжника, – едва ли не со слезами закончил он. – Я же всегда жил случайными заработками. А теперь еще и консьерж выгнал меня… Он все приставал ко мне, чего это я натворил такого, что меня заклеймили, как самого гнусного преступника.
Шовелен рассмеялся в ответ.
– А вы им всем говорите, что наказаны за дружбу с англичанином.
– Я так беден. А этот англичанин очень хорошо платил мне, – заныл Рато. – Я ведь могу служить и Республике, если она мне будет платить.
– Неужели? И каким же это образом?
– Я бы мог вам кое-что рассказать.
– Что именно?
Но тут Рато, завозившись, вдруг стукнул кулаком по полу.
– А мне заплатят за это?
– Если то, что вы скажете, будет действительно нам интересно, да к тому же еще и окажется правдой, то да.
– Сколько?
– На сколько скажете. Если же вы теперь ничего не скажете, то я вызову капитана, и он найдет много других способов открыть вам рот.
Угольщик опять съежился.
– Или же гражданин Тальен отправит меня на гильотину…
– А при чем здесь гражданин Тальен?
– Он очень неравнодушен к гражданке Кабаррюс.
– Так вы хотите говорить о ней?
Бедняга кивнул.
– И что? – грубо спросил Шовелен.
– Она играет с вами двойную игру, гражданин, – прохрипел Рато, после чего, словно гигантский червь, подполз поближе к представителю Республики.
– Как именно?
– Она член лиги англичанина.
– Откуда вы знаете?
– Я видел ее здесь… Два дня назад… Вы помните, гражданин… после того самого…
– Ну, ну! – нетерпеливо насел на него Шовелен.
– Сержант Шазо потащил меня в кавалерийские бараки… Там меня напоили… Напоили так, что я совершенно отключился. Я пришел в себя от страшной боли в руке и увидел на ней эту выжженную букву. Осмотревшись, я понял, что нахожусь уже не в Арсенале, а где-то на улице… Не помню толком сам, как я дополз сюда. Быть может, меня притащил Шазо…
– Ну, ну, дальше!
– В общем, я оказался здесь. Голова моя гудела и все еще кружилась… рука же горела огнем. Вдруг я услышал какие-то голоса… Они доносились оттуда, с лестницы. Я выглянул и увидел, что там стоят двое… – с этими словами Рато, с трудом опершись на одну руку, вытянул вторую в направлении лестницы.
Шовелен резким жестом схватил его за запястье.
– Кто они были? Кто?
– Англичанин и гражданка Кабаррюс…
– Вы в этом уверены?
– Я слышал их разговор…
– И о чем они говорили?
– Я толком не понял. Я только видел, как англичанин целовал ей руку, перед тем как расстаться.
– И что дальше?
– Гражданка отправилась к матушке Тео, а англичанин спустился вниз. Пока он спускался, я спрятался вон за той кучей мусора, так что он меня не заметил.
Шовелен злобно и разочарованно выругался.
– И это все?
– Республика заплатит мне?.. – захныкал Рато.
– Ни единого су! – заорал в ответ Шовелен. – А если эту сказочку услышит гражданин Тальен…
– Могу поклясться!..
– Клянитесь сколько угодно. Только гражданка Кабаррюс тоже поклянется, что вы лжете! А что такое слово какого-то уличного дерьмоноса по сравнению с клятвой гражданки Кабаррюс!
– Ну уж, – ответил на это Рато, – у меня на такой случай есть еще кое-что.
– И что же?
– Если вы обещаете защитить меня, гражданин…
– Да, да, можете не беспокоиться, защищу… Гильотине не до таких навозных червей, как вы.
– Тогда ладно, гражданин, – загудел Рато. – Если вы соизволите прогуляться со мной до дома гражданки на рю Вилледо, я покажу вам, где этот англичанин прячет свою одежду… и еще письма, которые он написал гражданке, когда…
На этом явно испуганный злобным выражением на лице своего визави бедняга запнулся. На какое-то мгновение в заваленной всевозможным хламом кладовке нависла тягучая тишина. После чего Шовелен сквозь стиснутые зубы прошипел:
– Ах, если бы я знал, что она… – но не закончив фразы, представитель Республики вскочил на ноги и приблизился вплотную к груде полулежащего перед ним уродливого человеческого тела.
– Вставайте немедленно, гражданин Рато! – скомандовал бывший посол.
Астматик тяжело и неуклюже попытался встать, но лишь потерял свои деревянные туфли. Он ужасно долго отыскивал их, шаря руками по полу, и еще дольше снова натягивал на ноги.
– Вставайте! Вставайте же! – словно разгневанный тигр, рычал Шовелен. Затем, вытащив из кармана листок бумаги и карандаш, он нацарапал несколько слов и протянул Рато записку.
– Отнесите это в Комиссариат секции на площадь Карусели. Вам выделят капитана с полдюжиной солдат, и вы проводите их до квартиры гражданки Кабаррюс. Я буду ждать вас там. Идите!
Когда Рато брал эту записку, его рука заметно дрожала. Он был явно напуган подобным стремительным оборотом дела. Но Шовелену был совершенно безразличен этот несчастный бродяга. Он отдал ему приказание и был абсолютно уверен, что тот его выполнит.
Сам же он поднялся на верхний этаж и позвал капитана Буайе.
– Гражданин капитан, надеюсь, вы еще не забыли, что завтра вечером истекает третий день! – нарочито громко сказал бывший дипломат.
– Pardi! – проворчал капитан. – А что, есть какие-нибудь изменения?
– Нет!
– В таком случае, если к исходу четвертого дня англичанин не окажется в наших руках, мое приказание также останется неизменным.
– Ваше приказание таково, – все так же громко продолжил Шовелен, кивнув с грязным смешком на дверь, за которой – он был абсолютно в этом уверен – их слушает Маргарита Блейкни. – Если английский шпион к исходу четвертого дня не окажется в наших руках, расстрелять арестантку.
– Все будет исполнено в точности, гражданин! – бодро отчеканил Буайе и, поскольку после этих слов за дверью раздался приглушенный вскрик, тоже язвительно ухмыльнулся.
Шовелен удовлетворенно кивнул капитану и спустился вниз. Затем, немного помедлив, решительно вышел на улицу, прямо в бушующую непогоду.
Глава XXX. Пока бушевала буря
В этот вечер всем гражданам Парижа, желавшим насладиться игрой гражданки Вэтри, гражданина Тальма и их коллег в трагедии Шенье «Генрих VIII», весьма повезло. Спектакль был назначен на семь часов, и большинство публики собралось в театре еще до начала бури, которая, несмотря на всю ее грозную свирепость, в зале театра была почти не слышна. Лишь периодически диссонирующим аккомпанементом к патетической декламации актеров грохотал по куполу театра налетающий с порывами ветра дождь.
Казалось, все члены конвента и революционного комитета, а также наиболее выдающиеся ораторы всевозможных клубов, решили в этот вечер появиться на публике. Они беспечно болтали и веселились, совершенно забыв о том, что головы их лишь чудом держатся на плечах. Никто из них не мог поручиться, что, вернувшись домой, не застанет там поджидающих национальных гвардейцев с приказом немедленно проводить хозяина до ближайшей тюрьмы.
В одной из лож авансцены блистала, неизменно привлекая внимание каждого, пленительная гражданка Кабаррюс. Одетая с несколько даже вызывающей простотой, она очаровывала всех веселым и звонким смехом, милым и непрерывным щебетанием, грациозными жестами обнаженных рук, ловко поигрывавших изящным миниатюрным веером.
Воистину, Тереза Кабаррюс в этот вечер выглядела даже слишком легкомысленной. Проведя первые два акта в своей ложе рядом с гражданином Тальеном, гордая и счастливая, она окончательно стала центром
