не любит. Почему? Не знаю. Но это сто процентов неприязнь личного характера.
В голосе чекиста, когда он обсуждал с Молодечным возможные проблемы начальства, звучало презрение. А для Панасыча подобная эмоция гораздо круче чем ненависть или злость. Он Бекетова не уважает. Он считает его гнидой. Соответственно, сотрудничество у них вынужденное. Причем, вынужденное для Шипко. И если выбирать, через кого напроситься к директору, а варианта всего два, Молодечный и Панасыч, все-таки второй мне как-то уже больше понятен.
С Кривоносым я вообще до сих пор не знаю, как обстоят дела. В том смысле, что он — закрытая книга. Никаких эмоций, никакой слабости. Даже когда орет на нас во время пробежки или занятий, делает это без огонька. Не то, что например, Шипко.
— Чтоб ваша беседа осталась секретом? — переспросил Панасыч.
Смотрел он при этом мне прямо в глаза. Пристально. У нас с ним будто шел ещё один диалог. Молчаливый.
— Да, — ответил я, не отводя взгляд.
— Ну… Хорошо. Идём, — воспитатель шагнул к дереву, воткнул бычок в самый большой сугроб, а затем решительно направился к Большому дому.
— Эм… То есть прямо вот так все просто? — я слегка завис, глядя ему в след. Буквально на пару секунд. Реально не ожидал, что процесс пойдёт настолько быстро. Но потом перестал тупить и рванул догонять Панасыча.
Не прошло пяти минут, как мы уже оба стояли в кабинете директора школы.
— Я вроде бы не звал слушателя Реутова, — задумчиво произнёс Шармазанашвили, хмуро изучая мои ботинки, с которых по полу растекалась некрасивая лужа растаявшего снега.
— Товарищ капитан государственной безопасности, слушатель Реутов утверждает, что ему срочно необходимо поговорить с вами, — отчеканил Панасыч, потом кивнул, развернулся и строевым шагом вышел из комнаты.
Видимо, мои слова про секретность Шипко понял буквально.
— Ну… Хорошо. Говори, Реутов, — Владимир Харитонович посмотрел сначала на закрывшуюся за воспитателем дверь, потом опять на лужу.
Выслушал он меня молча. Спокойно. Даже, наверное, внимательно. Затем, когда я закончил, так же спокойно спросил:
— Реутов, ты пьян? Вроде бы такой вариант исключается, но я не знаю, что еще можно подумать после подобных заявлений. Позволь уточню. Ты хочешь, чтоб я передал товарищу народному комиссару, будто тебе срочно необходимо посетить коммуну, в которой ты жил после того, как тебя нашли на улице. Правильно?
Я кивнул, подтверждая верность слов директора школы.
— Так… И что должно меня сподвигнуть на это?
— Понимаю, вам, наверное, это кажется странным, но честное слово, Лаврентий Павлович… то есть товарищ Берия будет рад этой новости. Вы ему только уточните, что вопрос касается прошлого. Он обязательно поймёт.
Не знаю, что конкретно в тот момент подумал Шармазанашвили. Наверное, что я — сумасшедший. По крайней мере, думаю, для него все именно так и выглядело. Но тем не менее, спустя буквально день, во время занятий меня разыскал Шипко.
У нас как раз закончился немецкий язык и мы должны были отправиться на обед.
— Реутов, завтра мы с тобой отправимся в дорогу. Утром чтоб был готов.
Все. Больше никаких пояснений не последовало. Честно говоря, я даже был рад, что со мной поедет Панасыч. Нет, меня бы, конечно, устроило одиночное путешествие, но кто же отпустит без сопровождающих? Тем более курсанта секретной школы, тем более, такого как я. Однако, если выбирать кандидатуру спутника, уж лучше пусть это будет Шипко.
Кстати, в отличие от меня, воспитателя предстоящая перспектива совместной поездки немного напрягала. Прежде чем вы вышли за территорию школы, он ухватил меня за плечо, сжал его крепко, а потом сказал:
— Имей в виду, если ты что-нибудь по дороге сотворишь, я тебя задушу своими же руками.
Я кивнул молча и осторожно вывернулся из его руки.
У шлагбаума нас уже ждала «полуторка», которая должна была ехать в город за продуктами. Но к чему я точно не был готов, так это к самолёту. Думал, скорее всего в качестве транспорта будет поезд. В силу того, какой на дворе год, я даже и не вспомнил, что самолётостроение так-то уже идёт полным ходом. А товарищ Берия, который получил мое сообщение, видимо решил процесс ускорить. Думаю, именно от него исходило распоряжение насчёт перелета.
— Все, — Шипко вдруг резко открыл глаза и выпрямился, хотя только что сидел в абсолютно свободной, расслабленной позе, — скоро сядем.
Я с удивлением покосился на него. Как он вообще все это чувствует? И еще один вопрос вертелся на языке. Достаточно любопытный. Он, этот вопрос, в принципе и раньше у меня был, а сейчас стал ещё более насущным.
Кто такой Шипко Николай Панасыч? Потому что в его рабоче-крестьянское прошлое я перестал верить окончательно.
Глава 14
Я анализирую и прихожу к некоторым выводам
Аэродром, на котором сел наш чудо-самолет, действительно не выглядел как гражданский. Тот факт, что он относится к местному авиационному заводу, был очевиден сразу. Кроме того, вдали я заметил большой ангар, наверное, как раз для лётных машин.
Пока приземлялись, честно говоря, вспомнил все молитвы, которые когда-либо знал. Представить раньше не мог, что у меня может появиться аэрофобия. Теперь она есть. Ну и конечно, сам аэродром… Полоса, так будет точнее. С обеих сторон — снег, впереди только «взлетка».
Видимо, в этом месте проходят испытания новых самолётов или что-то типа того. Впрочем, судя по тому, что я сейчас тоже нахожусь здесь, наверное, его еще используют для таких вот особых рейсов.
Возле взлётной полосы нас уже ждали. Вернее, ждал. Один человек. Водитель, который мерил шагами территорию неподалеку от привычного глазу «воронка». Они прямо как под копирку здесь, эти «воронки». Впрочем, чего привередничать? Автопром в 1938 году не сильно радует широтой ассортимента, но это вполне закономерно. Да и машина сейчас реально роскошь для обывателей. А чекисты… Хрен его знает. Может, им нравится, как выглядит «воронок».
Попутчики, которые летели вместе со мной и Шипко, попрощались с нами и исчезли в другом, прямо противоположном направлении. Их тоже встречал автомобиль, но это был небольшой грузовичок с
