же всё было немного по-другому?
– Может и было, но какая разница? Ты решился прямо сейчас. Василе, мне нужно тебя попросить кое о чём очень разумном.
Их лица были слишком близки друг к другу. Василе выводило из себя, что он подмечает, как её губы филигранно вытачивали тихим тоном прекрасные слова, пока её глаза, наполненные чем-то светлым, застывшие в выражении созерцания сокровенного, смотрели на него. Она сделала паузу, далёкий сквозняк, проникший чудом сквозь пространство окна, донёсся до её лица, обрушив прядь волос. Она продолжила только после того, как увидела в его глазах решимость и ни грамма трепета.
– Ты принес книгу. Не читай её. А ещё. Вы же сегодня идёте на вылазку? Поступай, как всегда, безрассудно и глупо, ступая на что-то рациональное под собой, как умеешь. Знаешь, мне кажется, у тебя был бы черный пояс по творческому прохождению скучных серых бетонных лестниц.
Их лица были близки настолько, что всё вокруг казалось неуместным. Василе продолжал злиться, обращаясь в своем гневе не к ней, а к своей душевной или сердечной слепоте, из-за которой он привязывал себя абсолютно ко всему, что источало нежность, интерес и заботу. Он видел присутствие этих критериев, но не мог ручаться за их исполнимость, прыгая в любой огонь, что видел он на своем пути. Он чувствовал, что сейчас напрашивалось какое-то действие. Их разговор прервал вошедший в дом Лёник:
– Да, Василе, вот это у тебя домик. У меня намного меньше. А какие тут стены толстые! Окна тоже крутые. И плита есть!
– Лёник, ты сейчас про что? У тебя абсолютно такой же дом, может, даже лучше. Мне приятно, конечно, что ты решил меня так подбодрить, но лучше садись и покушай торт, я пока чайник поставлю. Ты, кстати, к вылазке подготовился?
– Всегда готов! А ты Богдана Алексеевича уговорил? Ты крут, он обычно во всё подобное не влезает и говорит, что в молодости и так набегался. Вот знаешь, годик назад мне показалось, что в лесу я видел тигра и хотел его сфоткать на фотоаппарат, который мне дядя Леша привёз. Такой, полосатый.
– Фотоаппарат или дядя Леша? – решил странной шуткой поддержать рассказ Василе.
– Тигр, дурачок. Ну так вот. И хотел я фотоохоту устроить, как Шарик из мультика на кассете. Побежал сразу к дяде Богдану, а он у меня фотоаппарат отобрал, дал удочку и повёл с собой на рыбалку. С тех пор я и пристрастился к спортивной рыбалке. Ловишь – выпускаешь. Ловишь – выпускаешь. Сидишь, как сказал дядя Богдан, и созидаешь. Слушай, а ты чего там у себя делал дома?
– Я? – опешил от такого вопроса Василе. – Играл в игры, смотрел сериалы, ходил на кружки поэтические, в театральном вот ещё был, на единоборствах. Короче, пытался погрузиться во всё, что видел, но не глубоко.
– Кружки поэтические? И чего, стихи писал?
– Ну бывало.
– А прочитаешь сегодня перед всеми?
– Ой, да ну, сплошное позорище стыдное.
– Ладно тебе, все свои. Можешь прочитать, пока дядя Богдан с тётей Машей не пришли. Хотя лучше, чтобы они были. Им понравится! Им вообще всё нравится! Я как-то вылепил им из пластилина сову, когда учился лепить. Она скорее на пенек с глазами похожа, но и она им понравилась. Держат до сих пор мой подарок где-то на холодильнике.
– Да, Василе, если ты стих прочитаешь, я тебе картину отдам и игру, – неожиданно включилась в разговор Она.
– Василе, пожалуйста! Я авторов стихов никогда не слышал, а мы сегодня, может, последний раз видимся, – умоляюще пробубнел в своей привычной манере Леник.
– Хорошо, раз такой ажиотаж, постараюсь что-нибудь вспомнить или набросать.
– Ну вот. Я, кажется, слышу уже, как дядя Богдан идёт.
Дверь снова открылась, на пороге стоял Джотто Иванович, держа в руках кусок пергамента. Громогласным тоном он сказал:
– Дорогой, Василе, поздравляю тебя с новосельем. Может мы и плохо знаем друг-друга, но вот тебе презент. Карта нашей станицы, которую я сам собственноручно нарисовал!
После этого он громко и очень эффектно плюхнулся на кресло, стоящее рядом с софой и принялся есть торт.
– Мария Семёновна превзошла себя, – оторвавшись на секунду от рыхлого чёрного лакомства проговорил Джотто Иванович.
– Мария Семёновна? – спросил Василе. – Разве она не против моего переезда?
– Разве можно быть против того, что уже произошло? – ответил Джотто Иванович.
Дверь в дом Василе отворилась последний раз за сегодня, впуская гостей. В дом вошел Богдан Алексеевич вместе со своей женой. У обоих был довольный вид. Василе всё это время писал на листе бумаги, стоя на кухне, остаточные воспоминания былых стихосложений, дополняя забытые рифмы. Это не могло уйти от внимания Лёника, который тут же объявил новоприбывшим:
– А Василе пообещал стихи свои почитать!
Дальше всё шло своим чередом. Праздные разговоры ни о чём, поедание действительно вкусного торта и наконец странный финал вечера – чтение стихов. Василе удалось уговорить, поэтому он встал и стеснительным голосом, с каждым словом обретая уверенность, принялся зачитывать своё первое стихотворение. Василе написал его когда-то в кружке таких же потерянных людей:
«Злость закипала,
Зубы сжимались,
Пальцы слагались сильнее в кулак,
Глаза загорелись,
Щеки зарделись,
К насилию сделан ещё один шаг.
Душа моя рвётся наружу
Сквозь тело,
Минуя преграды
И стены домов.
Я яростен, зол,
И оскал мой собачий
Не сможет исправить
Нигде и никто.
Под взором моим не смей становиться,
Он дух выжигает и плавит зрачки.
Спасите меня,
Мне не остановиться.
Уймите же ярость.
Позвольте любить».
Послышались приободряющие хлопки. Лёник удивленно спросил:
– Ты сам это написал?
Мария Семёновна отметила, что построение и форма очень хромают, зато очень ясно донесён смысл. Щеки у Василе покраснели, но не от злости. Эту милую картину смыл дождь, начавший яростно тарабанить по крыше дома. Абсолютно все в этот момент поняли, что пришла пора. А Василе в этот момент понял, что он очень быстро влился в этот странный социум, который уже перестал пугать и напрягать его нервную систему. Станица Старороговская – это ванна с горячей водой. Стоит привыкнуть и можно даже получить удовольствие. Прощание прошло очень чувственно. Каждый прощался с Леником так, будто другого исхода сегодня и не предвиделось. На вопрос Василе:
– А что если сегодня не получится?
Все ответили:
– Попрощаемся ещё раз.
Она вновь посмотрела на Василе перед прощанием тем же взглядом, что и сегодня утром, затем она резко взяла его за руку и положила в неё маленькой клочок нитей. Наступило время охоты.
Три охотника вошли поздним вечером в залитый ливневым дождем лес. Первый – самый мудрый, второй – весёлый солнечный блик, готовый упасть куда угодно и третий – пришелец без имени. Их дичь скрывалась и повелевала лесом, но они были непреклонны. Сначала всё происходило по знакомому сценарию. Брешь в небе, марш бросок, выжженная земля. Но после третьего раза Василе, знавший все нужные исходные данные для решения задачи решил разделить
