когда власть расплывчата, она не занимается важными делами.
Он пел мои же вирши.
– Полностью согласна.
– Но этого правителя нельзя называть шахом или святым правителем. Потомки не велели использовать подобные титулы. Скажи, ты знаешь, как называли их посланников?
Я раздула щеки и покачала головой.
– Ты же мой наставник, дорогой Вафик. А я – всего лишь проситель, нуждающийся в просвещении.
– Я называю наших миссионеров Несущими свет, потому что так их называл шариф Саит. Чтобы позлить святого правителя Зафара, шариф Тала называл его воинов-захватчиков хулителями святых, и мы чествуем этим именем самых преданных всадников. Шариф Айбан сказал, прежде чем святой правитель Назар его повесил, что Потомки вернутся и спасут нас от Великого ужаса, а их наследники назовут себя падишахами Последнего часа. Но как быть с теми, кто будет править от имени Двенадцати Потомков после их смерти? Когда Кальяр, третий шариф, обратил на путь истинный правителя уже давно исчезнувшего царства в Пустоши, он дал ему особый титул. Халиф.
Я подождала, пока он добавит что-нибудь еще, но, судя по его взгляду, Вафик хотел услышать мой ответ, как будто дал мне подарок. И это все? Единственное слово? Философы славятся отсутствием здравого смысла, забивая умы всякой туманной чепухой. Но от Вафика я ожидала большего, учитывая, какая ответственность возложена на его голову в тюрбане.
Может, стоит его подбодрить?
– Халиф… Никогда не слышала о таком титуле.
– Это очень старое и малопонятное слово из парамейского.
– Понятно. Но, дорогой Вафик, это всего лишь слово.
– Не просто слово. Ведь первого халифа назначил человек с кровью Хисти. Чья душа служит опорой трону Лат.
– Это я понимаю и высоко ценю. Хотя никто, кроме тебя, не знает значения этого слова. Нам требуется нечто большее, нежели одно туманное слово. Иначе придется повторять то, что делали Селуки. Со всей их помпезностью и символами. Но в таком случае чем мы будем от них отличаться? Ради какой цели люди пойдут на смерть? Понимаешь, к чему я клоню, Вафик?
Он так нахмурился, что тонкие брови почти соприкоснулись. Даже худощавое лицо Вафика напоминало его любимую бумагу.
– Я не глупец, Сира. Я изучал формы правления раньше, чем ты поселилась в этом дворце.
– И какой от этого толк? Прости, я не хотела грубить. Твои знания – настоящая сокровищница. Но что ты скажешь о мечнике, никогда не державшем в руках меча, а лишь прочитавшем тысячу книг об этом?
– Ты права.
Вафик подошел к ближайшей полке и поставил книгу между двумя другими. Он чуть помедлил, размышляя, а потом снова повернулся ко мне.
И поднял палец.
– Должен быть только один халиф, правящий всеми землями правоверных.
Слишком самонадеянная позиция для зарождающейся династии. Я покачала головой.
– Ты хотел бы, чтобы правитель объявил своим полмира? Я понимаю, что ты прежде всего человек правоверный. Понимаю, что из-за твоей стойкости Хизр Хаз бросил тебя в темницу, и даже выдернутые ногти и перемолотые кости не смогли бы отвратить тебя от Потомков. Я ценю все это… в разумных пределах.
Вафик не опустил поднятый палец.
– Аланьей должен править один халиф.
– Вот это уже разумно. И возможно, однажды халиф станет падишахом. Я всей душой надеюсь, что он будет править всеми землями, где живут верующие в Лат. Но нельзя позволять верблюду скакать впереди нас.
В конечном счете именно это и привело Зедру к гибели.
– Халиф назначает членов меджлиса, – продолжил Вафик. – Да, такова традиция святых правителей и шахов из династии Селуков, но она восходит к самому Хисти.
– Значит, халиф назначает меджлис и визирей. А еще?
– После смерти халифа выбирают нового. Титул не наследуется.
Иронично, учитывая, что Потомки ценили кровные узы больше, чем что-либо другое.
– А это на чем основано? – поинтересовалась я.
– Когда шариф Саит отправился на войну, а с ним и все семьи его воинов, человек, которого он оставил присматривать за своими землями в Вограсе, неожиданно скончался от руки джинна-предателя. Последователи Саита не могли связаться с ним, поскольку его пленил святой правитель, и выбрали в Вограсе другого предводителя, – он и правил до чудесного возвращения Саита.
Я столько страдала не для того, чтобы отдать золотую оттоманку какому-то интригану, который, несомненно, склонит меджлис на свою сторону.
Разве что… этим интриганом буду я. Ну конечно!
– Это сильно отличается от того, что творилось под властью Селуков. С другими подробностями познакомишь меня позже. – Я подошла ближе к нему и понизила голос. – Но есть одна проблема.
– Проблема?
– Как перейти к этой системе? Никто в Совете семи не жаждет выпускать из рук бразды правления. Даже верой их не склонить. Власть обладает слишком мощным притяжением.
– К чему ты клонишь?
– Если бы я изначально получила чуть больше власти, чем остальные, то сумела бы перейти к такой системе.
В миндалевидных глазах Вафика полыхнули сомнения.
– Это уже не в моих силах. Я не могу назначить тебя регентом.
– Я и не прошу. Но если положение станет… более шатким, ты будешь на моей стороне?
Рискованно задавать такой вопрос, но в любом случае Вафику придется на него отвечать, и если ответит неправильно, он лишится жизни.
Вафик сжал руки и окинул меня пронизывающим взглядом, хотя и с фальшивой улыбкой.
– Насколько я понимаю, султанша, именно ты открыла этот путь. Благодаря тебе все это стало возможным. Ты объединила йотридов и силгизов и обратила оба племени на Путь святых. Однако сама выбрала Потомков. – Он наклонил голову в другую сторону. – Почему?
– Есть ли необходимость об этом спрашивать, дядюшка? Я ведь могу тебя так называть?
Он кивнул и одновременно пожал плечами.
– Я была еще совсем маленькой, когда слышала истории… о героизме и храбрости Потомков. Матушка рассказывала мне их каждый вечер, и с той поры я всей душой полюбила Потомков. – Я запросто могла бы играть на сцене. По моим щекам потекли горячие слезы. – Как же ты можешь спрашивать почему? Как будто… как будто я лгунья. Ты на это намекаешь?
У Вафика задрожала нижняя губа. Он схватился за жидкую бородку и сунул под нос костяшки пальцев.
– Прошу прощения, султанша. Я никогда не подвергал сомнению твою веру.
– Ты смелее меня, Вафик. Ты открыт и настойчив, когда речь идет об истине. Но я была всего лишь маленькой девочкой. Такой тощей и больной, что едва не умерла. Старшие меня презирали. Я не могла настаивать на своей вере. Приходилось ее скрывать. Временами скрывать даже от себя самой.
– Понимаю, дорогая моя, понимаю. Я и сам не стал бы советовать тебе вести себя по-другому.
– Прости,
