чего.
— Сеффи, Каллум любил тебя. Ты должна в это поверить, даже если не веришь больше ни во что на свете, — не сдавалась Мэгги.
Но я ее едва слушала. Теперь, когда она знает, что между нами с Каллумом ничего не было, кроме сплошного вранья, может, она иначе относится к тому, что мы живем у нее.
— Вы, наверное, хотите, чтобы мы с Роуз от вас съехали. Я могу перебраться к маме, — добавила я, чтобы у Мэгги не складывалось впечатления, будто она выставляет нас на улицу.
— Нет, конечно, — сказала Мэгги. — Это твой дом, живи здесь сколько хочешь.
Я пожала плечами, уговаривая себя, что вообще-то мне все равно.
— Сеффи, ты любила моего сына?
— Конечно любила. Иначе я не позволила бы ему прикоснуться ко мне.
Эти слова вырвались у меня не из головы, а из сердца, и едва я их произнесла, как выругалась про себя. Щеки у меня полыхали. Я отвернулась от Мэгги — не хотела смотреть на нее, выдав такую тайну.
— Тогда почему ты так рвешься поверить, что он и правда думал так, как написал в письме? — спросила Мэгги.
Рвусь поверить? Все, что я знала, все, что жило в моей душе, вынуждало меня молиться, чтобы оказалось, что он этого не писал, — но молитва не помогала.
— Потому что Каллум его написал, — ответила я, совершенно измученная. Как же она не понимает? — Каллум написал это оскорбительное, полное ненависти письмо и сделал это нарочно. Неужели вы можете честно, положа руку на сердце, сказать, что он имел в виду что-то другое?
Мэгги открыла рот, чтобы возразить.
— Вы не знаете, о чем он думал, когда это писал, — перебила ее я. — Он был в тюрьме, ждал казни. Естественно, что он винил во всем меня. Вот и возненавидел.
— Каллум никогда бы так не поступил, — сказала Мэгги. — Ты привыкла сама себя винить во всем, что произошло с моим сыном, и поэтому не можешь поверить, что все остальные так не считают.
— Иногда… иногда я думаю, что поняла письмо неправильно. Что Каллум и правда… любил меня. А потом перечитываю письмо…
— Тогда прекрати перечитывать, порви треклятую бумажку, — пустилась уговаривать меня Мэгги. — Или дай мне, я сама порву.
Бессмысленный получался разговор.
— Мне пора кормить Роуз, — сказала я и встала.
Я и правда не хотела больше ничего слышать. И не собиралась спорить с Мэгги. Да и вообще надо было беречь голос перед вечерним выступлением. Шагая наверх, я силой воли заставляла себя сосредоточиться на выступлении и больше ни на чем. А это, признаться, не лучшее средство поднять настроение. До выступления оставалось всего часа два, а я так разнервничалась, что меня уже физически тошнило. Все, теперь не отвертишься. Придется стоять и петь в клубе, битком набитом незнакомыми людьми. Конечно, никто из них меня не знает, так что, если я облажаюсь, мне больше никогда не придется с ними встречаться. Странно, но, если бы у меня был выбор — петь перед толпой враждебных незнакомцев или в очередной раз перечитывать письмо Каллума, — я знаю, что бы я предпочла. Я успела пробыть в своей комнате меньше минуты, когда Мэгги постучала в дверь. Я со вздохом открыла.
— Давай я приготовлю тебе что-нибудь поесть перед выходом, — предложила Мэгги.
Я мотнула головой. Мы обе понимали, что она постучалась не поэтому.
— Сеффи, пожалуйста, отдай мне письмо, — попросила Мэгги. — Чем дольше ты держишь его у себя, тем больше от него вреда. Еще решишь, что там правда напи- сана…
— Мэгги, я уже считаю, что там написана правда, — угрюмо ответила я. — Глупо с моей стороны было считать, будто правда какая-то другая.
— Неужели ты совсем не веришь в моего сына? — спросила Мэгги.
Я подумала.
— Я много во что верила. В семью. В то, что Бог не допустит смерти Каллума. В то, что Каллум меня любит. В любовь. Теперь я стала умнее. Я знаю, что верить ни во что нельзя.
Мы с Мэгги уставились друг на друга. Потом Мэгги развела руками и ушла.
Я закрыла за ней дверь.
Глава 32 ∘ Джуд
— Скучаешь?
Я поднял голову от кружки пива, над которой сидел уже битый час. Мне улыбалась девица — светло-русые косички до плеч, блекло-голубые глаза. На ней была темно-синяя футболка с белыми отпечатками двух ладоней на груди и джинсы. Шлюха? Похоже, но мало ли.
— Чего?
— Скучаешь?
Я машинально помотал головой — а потом кивнул.
— У тебя такой вид, будто на тебя обрушились горести всего мира, — сказала девица и села напротив.
Я пожал плечами, не понимая, зачем согласился, чтобы она подсела ко мне, когда хотел только одного — чтобы меня оставили в покое. Отхлебнул еще пива.
— Меня зовут Ева, — сообщила она.
— А меня… Джуд, — ответил я.
От того, что я не сразу назвался, она с сомнением усмехнулась.
— Очень приятно… Джуд, — официальным тоном произнесла она. По голосу я понял, что она ни на секунду не поверила, что меня правда так зовут. Обхохочешься. — Ну, кем работаешь… Джуд?
Она уже начала действовать мне на нервы.
— Маляр-декоратор.
— Да что ты! А ты на стройке работаешь или сам? Или как?
— Где будет заказ, там и работаю. — Я снова пожал плечами. — А ты?
— Я медсестра, — сказала Ева.
Тут я посмотрел на нее. Свежим взглядом. Не похожа на медсестру. Вообще ни на кого не похожа, если подумать.
— Слушай, может, хочешь куда-нибудь пойти? — спросил я.
— Прошу прощения?
— Уйти отсюда хочешь? Пойти еще куда-нибудь? Заняться чем-нибудь другим? — спросил я.
Откуда это у меня? Внезапный порыв выбраться из собственного тела, выбраться из собственной головы…
Пауза.
— Ладно, — сказала Ева, наскоро взвесив все за и против.
Я поставил теплое пиво и поднялся. Ева тоже поднялась. Я протянул ей руку. Примет? Вообще-то не обязана. Ева смотрела прямо на меня, шли секунды. Потом она взяла меня за руку.
— Знаешь какое-нибудь местечко, куда мы можем пойти? — спросил я.
Я знал, что мне нужно, и Ева годилась для этого так же, как любая другая женщина.
— Эй, придержи коней! — сказала Ева.
— Я хочу провести с тобой эту ночь, — сказал я. — Если тебе это не нравится, скажи сразу.
— А повежливее спросить не мог? — Ева надулась.
— У меня нет настроения в игры играть, — сказал я.
— Но ведь ты обо мне ничего не знаешь, — заявила Ева очень по-девичьи.
— А хотел бы узнать, — соврал я. — И мне сегодня очень нужно не быть одному.
— С подружкой поругался? Или что? — спросила
