выбрал в партнерши Надежду Бапкину и не оставлял ее до конца веселья.
Виктор Александрович с Валентиной Петровной сидели за своим столом и с интересом наблюдали за стараниями Петра воссоздать привычную для него Ассамблею.
– А что, в этом что-то есть, – сказал Виктор Александрович. – Посмотри, ни скучных физиономий, ни натянутых поз.
– Мне все это немного напоминает детство. Взгляни на них, они же забыли о своих важных должностях, кто над кем стоит, кто кого когда обидел. Как будто детская площадка. Один великан-воспитатель пытается научить жизни несмышленых детишек. Он так этого хочет, с такой горячностью, как хотят только в детстве.
«Был, Катюша, на здешней Ассамблее! Смелы стали люди, горды и кичливы. Каждый с чаркою тянется, с разговором лезет и показать хочет, что, мол, отстал я и не смыслю нынче ничего. Все они в речах слова разные стараются употребить, чтобы не уразумел я, и мне же о прошлом времени вздор рассказывают.
Ты помнишь девок в наше время? Себя подать не умели, за столом слова от них не добьешься, танцевать пойдут, так иностранным кавалерам ноги от страха отдавят! Платье немецкое и голландское сидело на них кургузо. Лица начнут румянить, словно пожаром все охвачены, а ежели белить, то прямо в гроб клади. И с бровями – вечная морока – то насурмят с лопату толщиной, а то изогнут, что, дура она иль умная, не видать.
Ты мне простотой своею полюбилась, тем, что говорила, что думала, и при том умницею была.
Нынешние совсем иные! Ох смелы! Глазами стреляют, языком мелят. Тело показывать не тушуются. Меня в краску вводили. Лица у всех яркие, глаза большие, сияющие, губы свежие, налитые. Красавицы все, конфуз, да и только! Ходят свободно, бедрами качают, смеются громко, зазывно.
Гордость я почуял, когда смотрел на них. Только одна беда, худосочны. Это им красивым мнится. И все мне кумплименты развешивали во время танца. Вспомнилось, как сам я кавалеров наших неотесанных к ассамблеям готовил. Говорил им: как момент учиниться с барышней оказаться, вы кумплиментами атакуйте. Она размякнет, и далее, со всем желанием, в веселие ассамблеи пуститься. Наши-то дурни и вправду к барышням с приготовленными тирадами бросались – пугали их токмо. А нынешние ко мне подступают с моим же оружием!»
* * *
Государь в скорости приступил к делу. В Кремле для него подготовили кабинет. Увидев там диван, Петр ткнул в него пальцем:
– Оный задолиз убрать! Славно наработаем, коль зады греть на нем будем! И по вашим конурам пройду! Негоже на службе зад к комфорту приваживать! Тяжельше отрывать!
Сотрудники Кремля пожали плечами причуде и посудачили, мол, пусть в своем кабинете делает что хочет, а свои диваны и удобные кресла не отдадим!
Петр тем временем с одобрением осмотрел большой дубовый стол, специально принесенный из Кремлевских кладовых.
– Хорошая работа. Крепко слажено! – похвалил он. – Кто плотник? Чей сын? Наградить по-царски.
Сотрудники Кремля стояли, переминались с ноги на ногу, переглядывались друг с другом, пока один из них не решился.
– Невозможно его наградить, Петр Алексеевич, – проговорил он.
– Почто так? – строго спросил император.
– Этому столу триста лет. Мы специально для вас подбирали, зная, что вы добротную мебель любите.
Петр вздохнул.
– Помер, значит. Как и я. Лучшие люди ушли… – удрученно пробормотал он.
– Ну, вы-то теперь живы. У вас все впереди. Мы еще с вами развернемся! – подбирали нужные слова кремлевские сотрудники.
– Вы им покажете, где раки зимуют! – переборщил кто- то из старавшихся понравиться.
– Кому это им? – уловил Петр. – А вы тут кто? Крысы кремлевские? Тараканы соборные? За чужие спины прятаться угодно? – загрохотал он. – Вы должны не по щелям отсиживаться и жирные крошки в норы тащить, вы работать должны! Вот ты кто? – схватил он за грудки ближайшего сотрудника.
– Я… я… я по хозяйственной части, – ошалел от грубости Николай Арсеньевич.
– По рождению заика? – ощетинился Петр.
– У меня сердце больное.
– Инвалид? Убрать! Нам калек не надо. А ты указ пиши, – ткнул он стоящего с бумагами. – Оного индивидуума, как его, в шею по негодности.
– Петр Алексеевич, я здоров. Простите, от неожиданности ляпнул… – запричитал уволенный.
– Исправь там, – поправил Петр. – Того же, в шею, за привиранье! Какой с него толк, ежели и соврать с умом не умеет! – заразительно загоготал вдруг Петр.
Сотрудники прятали глаза от уже бывшего сослуживца, у кого-то вырвался нервный смешок.
– Ну, посмеялись, – и будет! – резко оборвал веселье Петр. – Показывайте мне, как тут все работает.
Все опять разом загомонили, объясняя, где включается свет, где телефон, где прямая связь с Президентом.
– Цыц! – прикрикнул Петр, – вот ты, лысый, говори.
Тот обиженно шмыгнул носом и осторожно начал:
– Петр Алексеевич, за время вашего отсутствия изменились правила. Теперь незнакомые люди, а также сотрудники по работе, называют друг друга на «вы», по имени и отчеству. – Проговорил это и приготовился к грозному выпаду, но ничего не произошло.
– И как же тебя, такого смельчака, величать? – снисходительно спросил Петр.
– Лавр Семенович, управляющий делами, – выпятил грудь лысый.
– И что же, я тебя, холопа, наравне с собой буду по отчеству величать? И еще по множественному. А какая же тогда разница между мной и тобой будет? А? Я тебя, Лавр Селенович, спрашиваю. – Петр, распаляясь, нервно завращал глазами.
– Семенович, – поправил лысый.
– Меня?! Поправлять?! – от царского тяжелого кулака подпрыгнул дубовый стол.
– Я всего лишь сказал как есть, – упрямо проговорил управляющий.
Петр уставился на него, не мигая, своими круглыми глазами. Затем отступил на шаг, оглядев смельчака с головы до ног, удивленно крякнул и неожиданно похвалил:
– Молодец! Не боишься говорить, что думаешь. Я тебя припугнуть хотел, проверяючи. Будешь моей правой рукой, Семенович.
– Почту за честь! – Лавр Семенович заморгал, еще не зная, радоваться или нет. – Раз так, то прошу вас за Николая Арсеньевича. Он уважаемый человек и ценный сотрудник.
Все приготовились к взрыву, Лавру Семеновичу даже захотелось зажмурить глаза. Он преодолел себя и упрямо уставился Петру в плечо. Николай Арсеньевич замер и не дышал.
– Ну будь по-твоему! А ты, Арсеньевич, впредь не заикайся!
Гул облегчения прошел по кабинету. Николай Арсеньевич вытер испарину со лба.
– Ну, Лавр Семенович, я твой должник, – тряс он уже в коридоре руку спасителя.
Остальные сотрудники выходили под впечатлением из кабинета Петра и громко обсуждали случившееся.
Глава 14. От перемены пастуха стадо не меняется[1]
Настал день, когда Петр повелел приглашать к нему на отчет всех ответственных.
Вызвал к себе Лавра Семеновича.
Приказал на двери его приемной повесить
