Потом хлопнул щиток. Раздался щелчок выключателя. Во всей квартире погас свет.
— А вдруг Сергей еще не вызвал милицию? — шепотом спросил Костя.
— Надеюсь, что вызвал, — ответил Леонид Матвеевич. — Иначе нам придется худо. Четверо подростков и старик против обозленного сильного мужчины — расклад неравный. В любом случае, надо его задержать. Львенок, набери-ка "02". На всякий случай. Спросим, выехала ли машина.
Телефон молчал.
— Он обрезал провода, — догадался Львенок.
От сильных, нервных, злых толчков в дверь у Кости начала болеть голова. Казалось, милиция не приедет никогда. Многоквартирный дом затаился и превратился в необитаемый остров. Не вышел никто из соседей. Ни один. В лучшем случае кто-то, может быть, набрал телефон милиции.
Наконец Ира, дежурившая у окна, подала знак: подъехала милицейская машина.
Потом в подъезде послышался шум, на лестнице шла драка. Поляков пытался прорваться вниз, через наряд милиции. Его свалили, защелкнули на запястьях наручники и вывели к машине. Следом приехали физики.
События в тот вечер развивались стремительно. Свинцовый контейнер забрали в лабораторию для анализа, ребят отвезли в гостиницу.
Там, в номере Полякова, уже хозяйничала другая группа милиции. Чемодан с оставшимися контейнерами был изъят. Как доказательство изъяли и стопку аудиокассет, на которых были записаны дневники Полякова.
Евгения Кирилловна была так напугана происшедшим, что в последующие дни следила за каждым шагом ребят. Они упрашивали отпустить их к Леониду Матвеевичу, чтобы узнать обо всем поподробнее, но Евгения Кирилловна была тверда:
— Я отвезу вас домой, сдам с рук на руки родителям, тогда можете ехать к Леониду Матвеевичу и куда хотите!
Леонид Матвеевич приехал сам, через пару дней. Он наконец-то ответил на все вопросы.
— Что же было в контейнере? — первым делом спросил Львенок.
— Как объяснил Сережа, там был торий двести тридцать два.
— Что это? — в один голос спросили ребята.
— Повторяю слова физиков: это изотоп группы А с особо высокой радиотоксичностью.
— Но зачем?
— А это длинная история. Для этого придется вернуться к дневникам Полякова, записанным на бобинах.
— Но там же просто бред! — воскликнул Львенок.
— Совсем даже не бред. Те дневники, которые нам удалось прослушать, обрывались примерно на том месте, когда Полякову не дали лаборатории. Позднее он так и не сумел доказать коллегам, что его научная тема достойна изучения. По сути, и не было никакой темы. Это была всего лишь вариация, и не самая удачная, уже существующей физической формулы. В конце концов, лет через пять, Поляков все-таки понял, что гениальный физик из него не получился. Он оставался рядовым сотрудником физической лаборатории. Ему даже не удалось защитить докторскую диссертацию. И тогда Поляков решил уйти из института. Но он по-прежнему мечтал о славе. Это уже начинало превращаться в навязчивую идею. Самомнение не давало ему покоя. Любым способом, любым путем, но он решил оставить свой след в истории человечества. Его не устраивало умереть обыкновенным сотрудником лаборатории. Он стал завидовать всем более удачливым и более талантливым коллегам. Прежде всего Сене Тумаркину. Это закончилось грандиозным скандалом и окончательным разрывом с другом. Но коллеги — полбеды. Все можно было бы списать на ревность к чужим успехам. Поляков возненавидел всех, сделавших что-то великое. Понимаете, всех! Во всех веках! Еще мальчиком он побывал в Петергофе. Петергоф поразил его своей красотой и, позже, конечно, заставил возненавидеть Петра, который создал этот парк. Однажды ему в голову пришла безумная идея — если человечество отказывается запоминать его, Романа Полякова, как созидателя, то он заставить запомнить себя как разрушителя. Он в силах разрушить то, что создал Петр Первый! Но только на первый взгляд эта идея казалась безумной. Поляков рассчитывал долго и очень тщательно. Он отказался от мысли устроить в Петергофе банальный взрыв и уничтожить два-три фонтана или весь водопровод. Его не устраивало плеснуть кислоту на какие-нибудь полотна в Петергофском музее. Он прочитал о Петергофе все. Он знал, что после войны парк был восстановлен буквально из руин. Это означало, что и те внешние повреждения, которые он может нанести, рано или поздно исправят. И тогда он призвал на помощь физику. Он решил устроить локальную радиационную катастрофу. Надо отдать должное его изобретательности — по его плану, Петергоф сохранял свою красоту, но становился недоступен для людей. Парк существовал бы, и в то же время это взрыв уничтожил бы его навсегда.
— Я не понимаю, — Ира перебила Леонида Матвеевича. — Но какая же тут слава? Кто и когда догадался бы, что это сделал именно он?
— Неужели ты думаешь, что Поляков не просчитал и этого? В его план входили признание, явка с повинной. Он наметил для этого несколько каналов телевидения и центральные газеты, в которые собирался сразу сообщить о своем преступлении. Это было бы сенсационно, это облетело бы весь мир. Именно эту цель он и ставил перед собой. Он готовился к этому шагу долгие годы.
— Да он больной! — не выдержала Зина.
— Погодите! — прервал Львенок. — Но при взрыве Поляков бы и сам пострадал!
— Ну, что ты! — улыбнулся Леонид Матвеевич. — Может, он и не вполне нормальный, но для своей безопасности меры он принял. Он собирался руководить взрывом на расстоянии. У него в номере нашли пульт радиоуправления.
— Пульт?! В чемодане не было никакого пульта! Я бы заметил.
— Значит, пульт был не в чемодане.
— А где же он взял контейнеры с торием, пока неизвестно, наверное, имел какой-то доступ к радиоактивным веществам в институте. Неизвестно и то, как ему удалось незаметно провезти столько тория. Он выбрал укромный уголок парка, который подходил для его плана по всем параметрам. Помните, вы услышали фразу: "Послезавтра будет решающий день"? Так вот, на этот день он и планировал свой взрыв и явку с повинной. Потом мы увидели его в парке, он обвязывал леской деревья. Так он отмечал нужные места.
— Но леску могли заметить! — воскликнула Зина.
— Леска нужна была всего на один день, никто бы ничего не заметил, если бы не вы. Впрочем, и вы вряд ли помешали бы ему, если бы не сердечный приступ, случившийся с ним на следующее утро. Он так переживал за исход всего дела, что сердце начинало шалить. Это можно понять: Поляков не матерый преступник. И даже решившемуся на все человеку очень сложно добровольно взять на себя вину за сделанное. Как бы там ни было, а именно в этот день Львенок воспользовался случаем и утащил два контейнера из его чемодана. О дневниках на катушках Поляков, конечно, сожалел, но страшным было другое — исчез один из запаянных контейнеров с торием.
— Ну и что? — не поняла Ира. — У него еще были такие контейнеры. Взрыв он мог устроить.
Леонид Матвеевич покачал головой:
— Он очень точно все выверил. Для взрыва нужной силы необходимы были все контейнеры. Если бы тория оказалось меньше, то взрыв не имел бы таких разрушительных последствий, которых добивался Поляков. Именно поэтому он стал искать пропавший контейнер.
