Смертельно медленно я пробираюсь сквозь пески, и очень быстро мои похитители превращаются в темные пятна на расплывчатом оранжевом фоне. Мне стоит волноваться, не оставили ли они меня на верную смерть в песках. Мне нужно опасаться того, что я могу тут умереть и мое тело превратится в шелуху. На месте моего желудка образовывается черная дыра, ноющая от голода. Но что еще хуже, у меня кружится голова, а где-то внутри головы, за глазами пульсирует боль. Помочь может только сладкое, но я знаю, что я его не получу.
Поднимается ветер и бросает мне в глаза песок. Не останавливаясь, я закутываю лицо шалью и затягиваю ремешки, как мне показывал Умберто. Я решаю ускорить темп.
Не знаю, сколько проходит времени, но внезапно я ощущаю, как кто-то берет меня за руку. Сквозь головную боль я различаю лицо. Это Умберто.
Божественный камень посылает ледяные молнии по моему позвоночнику, доставая до самого сердца.
— Ты должна торопиться, — говорит он сквозь ветер. — Начинается буря.
О Господи.
— Остальные уже ставят палатки чуть дальше. Ты можешь бежать?
Он обвивает мою руку вокруг своего плеча, и мы бежим вперед, сквозь песок. Умберто удивительно силен, и без его помощи я никогда бы не развила такую скорость. Он тащит меня за собой и подхватывает, когда я чуть не падаю. Вихри песка кружатся у наших ног. Умберто начинает паниковать. Он безжалостно тянет меня, повторяя: «Быстрее, принцесса, мы должны бежать быстрее!» Я сбиваюсь с ног, но бегу, всасывая воздух сквозь шаль, а сердце грохочет у меня в горле.
Наконец мы покоряем очередную дюну. Прямо перед нами внизу располагается лагерь. Бугорками лежат бок о бок верблюды. Косме торопится поставить над ними палатку, а они только мычат и трясут головами.
Рядом с верблюжьим тентом стоит еще один. Около входа в него парень с орлиным носом отчаянно машет нам рукой.
Но мои ноги врастают в песок, словно колонны, потому что на горизонте поднимается стена тьмы. Ближе к земле стена темнее, и она все растет и растет, грозя укрыть все небо в оттенках коричневого.
Умберто что-то кричит мне, но я не могу пошевелиться, и тогда он хватает меня и тащит к палаткам. Свист бури оглушает. Я не могу представить, как мы переживем такое. Наша палатка кажется такой хрупкой, что я уверяюсь в предстоящей смерти. Мои кости будут отполированы, а Божественный камень похоронен под песчаной дюной.
Мы падаем на пол палатки. Косме вбегает следом и закрывает вход. Отдышавшись, я смотрю на своих захватчиков. Судя по ширине их глаз, они изрядно встревожены. Верблюды мычат в отдалении.
— А верблюды? — выдыхаю я. Это странные существа, но они пугают меня меньше лошадей, потому что у них длинные ресницы и загадочная улыбка. Мне невыносима мысль о том, что их может растереть песок.
— Они лучше нас приспособлены к пустыне, — говорит Косме. — Они знают, что во время бури надо лежать. С ними все будет в порядке. Если только их не засыпет слишком сильно.
Засыпет. Умберто обвязывает веревку вокруг меня.
— Засыпет? — шепчу я.
— Принцесса, — говорит Умберто, подвинувшись ближе. — Если палатку разорвет, постарайся найти целый кусок, чтобы завернуться в него.
Он обвязывает веревку вокруг своей талии тоже и передает ее дальше.
— И оставь себе место для воздуха. — Он показывает, как надо натянуть шаль на локоть.
Он уже не может видеть моего кивка согласия, потому что внутри палатки становится темно, и только свист ветра слышен снаружи. Я больше не слышу ни верблюдов, ни хлопанья наружного слоя палатки, ни даже дыхания моих попутчиков. Если бы не было веревки, соединяющей меня со всеми, я могла бы представить, что я здесь одна. Песок шумит так сильно, так монотонно, что этот звук становится почти что равен тишине. Я долго сижу, прислушиваясь к замедляющемуся ритму моего сердца и ровному дыханию. Тишина воцаряется вокруг нас. Подлинная тишина, как будто весь мир умер.
— Все? — спрашиваю я, вздрогнув от необычного звучания своего голоса.
— Береги воздух, не болтай, — отвечает Косме.
Из ее слов мне становится ясно, что нас засыпало песком.
Через мгновение рев бури возобновляется, а потом снова обращается в тишину. Страшный день тянется в темноте, пока нас несколько раз хоронит в песке и снова откапывает.
Но самым ужасным оказывается понимание того, что буря скрыла наши следы, и Алехандро уже не сможет нас найти.
В конце концов наступает тишина. Из центра тьмы доносится голос Косме:
— Попробуй теперь, Белен.
Я слышу шорох, а затем треск разрезаемой ткани. Сквозь маленькую щелочку внутрь проливаются песок и свет. Я моргаю, глядя на парня с неровным носом, а он просовывает длинный шест сквозь щель, и я вижу в ней синее небо. Я кладу пальцы на Божественный камень и посылаю благодарную молитву.
Косме и Белен выкапывают нас из палатки. Внешний слой ее изорван в нескольких местах, но Умберто говорит, что его можно починить, и он вполне будет годен. Верблюдов занесло только наполовину. Мы, впятером, опускаемся на колени и отгребаем песок, чтобы снять с них тент. Мыча и стеная, верблюды поднимаются на ноги и трясут головами. Больший из них, темно-коричневого цвета, жует свою жвачку, а меньший топчется на песке. Их поведение совершенно обычное, словно не было никакой бури, и меня в очередной раз поражает их способность со всем примиряться.
Солнце низко нависает над нами, разливая медный свет по новообразованным дюнам, пока мы откапываем наши палатки, чтобы поставить их нормально.
Сегодня благодаря свежему верблюжьему навозу мы можем позволить себе не гасить очаг дольше. Поедая тарелку тушканчикового супа, я спрашиваю, всегда ли песчаные бури проходят так.
— Каждый год случаются одна-две настолько же дурных, как эта, — отвечает на этот раз Белен, потому что Умберто занят едой. — А обычно они мягче и быстрее проходят.
Я продолжаю есть суп, с ужасом ожидая момента, когда тарелка опустеет. Глаза моих попутчиков следят за мной, словно снимая с меня мерку. Косме презрительно улыбается, замечая мой голод. А другие… другие смотрят на меня вопросительно, но почти с уважением. Даже тихий мальчик осторожно изучает меня. Я решаю сделать то, что сделала бы Алодия.
— Вы прекрасно знаете, что делать. Выживать, — говорю я.
— Мы проводники, это наша работа, — хмыкает Умберто.
Косме была горничной, а не проводником, но это неподходящий момент для подобных тонкостей. Я киваю самой себе, как бы в глубоком раздумье.
— Пустыня рождает сильных людей, — говорю я, надеясь, что мои слова не прозвучали раболепно.
Но Белен с гордостью поднимает подбородок:
— Мы переживали вещи и похуже песчаных бурь.
— У меня нет сомнений в этом, — отвечаю я и собираю остатки супа, а после облизываю пальцы. Опуская миску, я продолжаю: — Но что-то приближается. Или уже случилось. Что-то, способное сломить даже вас.
