ещё до их первой встречи в магазине мадам Малкин. Нарцисса рассказала ему о чудесном мальчике, спасшем их семью от позора, а Люциус, через несколько месяцев случайно узнав об этом, тут же заверил сына, что Поттер станет вторым Тёмным Лордом. Нарцисса в это не верила.
Драко пытался впечатлить Поттера в магазине мадам Малкин, ещё даже не зная, что это он. А потом — и в поезде, надеясь, что Гарри окажется достойным воплощением его детских фантазий. Но всё вышло совсем не так: Драко был ужасно опозорен, и ему пришлось положить целую школьную жизнь на то, чтобы доказать Поттеру: Драко Малфой лучше рыжего отброса и всезнающей грязнокровки. Но стоило ему открыть рот, как из него лились оскорбления, приправленные клокочущей обидой и болью, потому что его не выбрали; потому что не он уныло листает книжки в библиотеке, сидя с Национальным достоянием плечом к плечу; не он тащится за ним следом по коридору и ноет о головокружении после Травологии; не он получает смех в ответ на свои несомненно остроумные шутки. Поттер не мог стать другом Малфоя, и пришлось записать его во враги. Ведь это, по крайней мере, тоже звучало почётно.
Возвращение Волан-де-Морта расставило всё по местам. Драко был вынужден следовать за убеждениями своей семьи, которые так тщательно взращивал в нём Люциус, а после неудачи отца — принять Чёрную метку. Драко даже гордился ею — в самом деле гордился, — пленимый идеей, что сможет вернуть имя Люциусу и отомстить за ужасную несправедливость всему гнилому светлому миру, а главное — Поттеру.
Но оказалось, что Малфой не может убить директора Хогвартса. И дело не в его силе или чём-то ещё; он просто не мог убить человека. По крайней мере, тогда он был совершенно на это не способен. Драко весь шестой курс ощущал собственным затылком, как Поттер следовал за ним по пятам, как будто уже знал, что именно он задумал, как будто читал его мысли или владел какой-нибудь картой, показывающей, где находится Малфой. Когда Гарри поразил его неизвестным заклинанием — Сектумсемпрой, как сказал Северус позже, — глубоко порезав кожу, Драко подумал, что пришёл его конец — и это даже было хорошо. Если бы Малфой погиб, может, жизнь свернула бы совсем на другую тропинку. Может, Дамблдор не умер бы — и Гарри победил. Драко лежал на холодном полу, пока Снейп затягивал кровоточащие раны, размеренно бормоча заклинание, и думал о мальчике с тёмными волосами и шрамом на лбу: мальчик-который-мог-бы-стать-его-другом чуть не стал мальчиком-который-его-убил. Гарри не извинился. Но Драко этого и не ждал.
После встречи в поместье всё снова перевернулось с ног на голову. «Помоги мне», — читалось в глазах на опухшем поттеровском лице, и Драко помог, поверил, понадеялся, что Гарри снова спасёт их семью и весь магический мир. Съедающие изнутри мысли о Поттере не давали Малфою спать. Он просыпался посреди ночи и бродил по комнате, угнетаемый переживаниями: где он, как он, жив ли он. Хотя в ответе на последний вопрос Драко был уверен почти всегда, ведь иначе Волан-де-Морт уже начал бы праздновать свою победу. Малфой не находил себе места, молитвенно обращался к Поттеру, зная, что тот его не услышит, но всё равно неутомимо шептал тихие сбивчивые просьбы беречь себя и своих неугомонных друзей. И, может, в будущем позаботиться и о нём.
После битвы за Хогвартс Гарри пропал вместе с надеждой Драко на новый мир. Жизнь закружила Малфоя в новом чудовищно-трагичном танце: жестокая казнь отца, убийство матери, жгучее одиночество, служба Волан-де-Морту, смерти, грязнокровки, мятые газетные листы без упоминаний Избранного, переписывание истории, под документами о котором он ставил свои резкие подписи. Драко затерялся в этом круговороте, но он всегда думал о Поттере — всей душой ненавидел его за то, что тот сбежал, но терпеливо ждал возвращения.
Драко думал о Гарри всю свою жизнь, складывал каждое воспоминание в воображаемую шкатулку, чтобы потом окрасить его в цвета ненависти или надежды, постоянно чередуя оба, сменяя один на другой. Но теперь словно что-то изменилось, и воспоминания окрашивались во что-то новое. В третье. В то, что штормовой волной сбивало Малфоя с ног.
У Поттера чудовищно красивые глаза — и чёрт бы с ними. Как будто зелёные глаза какая-то особенная редкость. Вовсе нет. Но Драко, к своему огорчению, думал не только о прожигающем упрямом взгляде, вырывающем чувства Малфоя наружу, будто молодую мандрагору из земли. Когда Гарри улыбался, весь мир вокруг заражался теплотой, мелко покусывал щекочущей дрожью, обволакивал нежной лаской; а в уголках глаз Поттера вырисовывались едва видимые морщинки, забирающие на себя внимание и заставляющие искренне улыбаться в ответ, чего Драко совсем не мог себе позволять, но всё же иногда сдавался и шёл у них на поводу. Осторожные прикосновения Гарри обжигали, оставляли горячие следы на теле, тихий голос пробирался в голову и бесконечно кружился в ушах, ускоряя и без того сбивчивый пульс.
Гарри — сильный, решительный, смелый, завораживающий своей уверенностью. Он всегда был таким. С раннего возраста, несмотря на жизненные трудности, этот мальчишка в круглых очках добивался своего. И Драко так хотел хотя бы немного быть на него похожим: так же без страха бросаться в омут, совершать славные подвиги и иметь настоящих друзей. Малфой стремился, тянулся, что есть мочи, но отстал — и, кажется, завис ещё там, в этом чёртовом поезде, с вытянутой рукой, глупо пялящимся на Звезду Британии.
Мысли о Поттере не были новыми и неожиданными. Драко действительно думал о нём постоянно, но теперь Гарри твёрдым канатом тянул за собой липкую тошноту, затягивающуюся удавкой на хрупкой шее. Поттер и раньше готовил плацдарм для того, чтобы скинуть Драко с обрыва. Но сейчас Малфой ясно увидел, что стоит посреди разворачивающегося действия. Он не дурак и потому прекрасно понимал, к чему могут привести множественные мысли. Именно поэтому и раньше, и теперь он запрещал себе даже допускать подобные бредовые идеи, но сейчас бережное — трепетное — отношение Поттера упрямо подогревало глубоко зарытые, никогда прежде не горевшие угольки. И что бы ужасного ни творил Гарри, Драко наверняка делал вещи в разы хуже.
Приятно знать, что я свожу тебя с ума.
Драко Малфой не должен влюбиться в Гарри Поттера.
Это опасно, бессмысленно и чертовски глупо. Полюбить своего врага — избитый сценарий популярных любовных романов. И пусть Поттер в действительности совсем не являлся врагом Драко, официально Малфой должен был его ненавидеть всем сердцем, желать испепелить его изнутри и свернуть
