решил я поинтересоваться, пока мы постепенно опускались все глубже и глубже.
— Матроскин? А что это значит? — тут же заинтересовался кот.
— Это от слова Матрос, — тут провел я лингвистический анализ неизвестного Грималкину понятия. Он, видимо, попал к старой карге, когда в русском языке еще не было этого слова. — Это, как солдат, только на море. Один из судового экипажа. Моряк.
— А, Matelot! Моряк по-французки, — пояснил Грималкин . — Или matroos по-голландски, — наконец нашел ближайший аналог мой пушистый полиглот.
— Да, к тому же это один из самых известных говорящих котов моего мира! Его имя знают миллионы! Хочешь, я тебя так буду называть?
— А что? Мне нравится! — неожиданно согласился Грималкин. — Кот Матроскин! Звучит! И ничуть не хуже, чем Грималкин! Да с таким именем я еще свою династию осную!
— Замётано, Матроскин! — мысленно хохотнул я, увлекая первого кота водолаза в темную бездну омута.
Проход в «мир холода и смерти», как выразился Водяной, действительно нашелся у самого дна впадины. Махнув нашему водоплавающему проводнику рукой на прощание, мы с Матроскиным отправились навстречу новым приключениям. Как будто нам старых не хватало?
Вынырнули мы действительно в маленькой незамерзающей полынье в окружение бесконечного ледяного покрова. Похоже, что и полынья не замерзала только из-за постоянной циркуляции воды из теплого озера Водяника в этот заснеженный арктический мир. А переход, кстати, являлся ничем иным, как стационарным пространственным Порталом, наколдованным неведомо кем и незнамо когда.
Вонзив когти в крошащийся лёд, я выбрался на скользкую поверхность и достал из воды первого местного кота-водолаза. Непромокаемая сумка-рюкзак с сухой одеждой и Скатертью-самобранкой была подвешена у меня на поясе, просто я был сейчас несколько великоват, чтобы забросить её на спину.
После того, как Самобранка колданула кошачий скафандр, я вместе с ней создал непромокаемый рюкзак для её же собственного хранения, и нормальную одежду. Для холода и тепла, не шариться же мне все время в обносках, снятых с мумии. Так что теперь у меня было во что принарядиться. Да и Самобранка могла в любое время воспроизвести точную копию, оставшуюся навечно в её идеальной памяти.
Содрав скафандр с мокрого Матроскина, я быстро высушил шерсть кота Заклинанием (Магия здесь тоже работала) и спихнул использованный агрегат обратно в промоину. Оставлять после себя следы я был абсолютно не намерен. К тому же, если что, Самобранка вмиг его восстановит заново. А вот кошачья Магия Перемещения здесь тоже не работала, так что мой четвероногий друг в этом мире льда и снега оставался «обычным» говорящим котом. Быстро просушив и себя, я приготовил теплую одежду и, перекинувшись в человеческое тело, быстро её напялил, старясь не замерзнуть.
— Ну, что, пришло время примерить на себя роль отважных покорителей Севера? — риторически спросил я Матроскина, прикрывая лицо рукой от пронизывающего ветра. — Эх! Лыжи не додумался сделать! — Запоздало понял я. — Ладно, на первом привале сообразим.
— А куда мы пойдем, мессир? — спросил кот. — Вокруг всё одинаково — сплошные льды.
— Запомни место, хвостатый, — произнес я, — может придётся вернуться назад. А так — куда глаза глядят, туда и пойдем! — Я поднял со льда свою заостренную палку, найденную на свалке Артефактов, и опираясь на неё, как на посох, завзятым полярником зашагал сквозь льды и снежные торосы.
Неистребимые полчища гребаных снежинок неслись на крыльях пронизывающего до костей ветра. Снег острыми колючками впивался в лицо, сдирая кожу словно грубым наждаком. Вгрызался в глаза, слепя и выдавливая слезы. Забивал рот и нос, пытаясь лишить даже глотка воздуха. Вот уже несколько часов, как мы с Матроскиным покинули замерзшую ледяную пустыню и вышли в заснеженный лес, надеясь, что ветер в нем поутихнет, а нам удастся где-то пристроиться на ночлег.
Но, не тут то было! Ветер в лесу казалось стал еще сильнее. Мы с котом едва волочили ноги и спотыкались на каждом шагу. Местами я проваливался в сугробы по грудь, а кот так и вовсе уходил с головой. Приходилось останавливаться и доставать своего шерстяного спутника, шкура которого заиндевела, покрывшись инеем и сосульками.
Свирепые порывы ветра пригибали нас к земле, сшибали с ног, заставляя двигаться едва ли не ползком. Наконец Матроскин упал в сугроб, наметенный под раскидистой елью и, повернувшись спиной к пронизывающему ветру, плаксиво запричитал:
— Не могу больше, мессир! Совсем лап не чую! Может, вернемся к промоине, пока не поздно? Замерзнем мы здесь!
— Да, погода лютует, — согласился я с его доводами. — Холод собачий. Но возвращаться сейчас не вариант! Надо место для ночлега искать. Хорошо бы какую тихую ложбинку… А там палатку поставим (я перед походом в неизведанные земли озадачился и этим «предметом гардероба») и отогреемся!
— Может, посидим немного, мессир, передохнем? — Вновь заканючил кошара. — Нету больше моченьки идти!
Так-то да, устали мы знатно. Особенно кот, непривычный к путешествиям на своих четырех. Очередной порыв ветра вышиб слезинку у меня из левого глаза, которая тут же превратилась в сверкающий кристаллик льда. Холодрыга лютая! Я потрогал заледеневшую бороду, забитую снегом, на кота, превратившегося в натуральный снежный ком, и выдал:
— Давай, хвостатый, соберись! Спустимся с пригорка, я тебе костерок для сугрева соображу! Там и на ночь расположимся. Догоняй!
Я вновь потащился вперед, проламываясь сквозь сугробы.
— Подождите, мессир! — Кот, услышав про скорый обогрев, резво выбрался из снежной кучи и побежал по моим следам. — Эх, не простыть бы еще! — продолжал он ворчать на ходу.
— Давай, догоняй, Матроскин! — крикнул я, на ходу теребя руками заиндевевшие лицо и уши. — А насчет болезни не беспокойся: морская душа не простывает! — ввинтил я для хохмы еще одну известную цитату из кинофильма «Одиноким предоставляется общежитие». — Ну, а если приболеешь — вмиг на ноги поставлю Большим Целительским Заклинанием!
Неожиданно резкий порыв ветра свалил меня с ног в ближайший сугроб, в котром я утонул с головой. Наступившую следом зловещую тишину нарушали только своим треском промерзшие деревьев. Ветер утих и перестал нести на своих крыльях колючую снежную порошу.
Я поднялся на ноги, выплюнул изо рта набившийся снег и подозрительно огляделся.
— Матроскин, ты как? — тихонько позвал я кота. — Живой еще?
Не замечая набившегося за шиворот снега, что, растаяв, стекал противными холодными струйками по спине, я продолжал тревожно озираться. Непогода вывела нас на край небольшой и
