Только покрашен в какой-то кислотный салатовый цвет — явно не оригинальный. Оригинальные они были всё больше бежевые — любили в ГДР этот цвет. ГДР уже двадцать лет, как нет — а машинки, рожденные в первом немецком государстве рабочих и крестьян, по сию пору бегают. И ведь «трабик» этот — далеко не шедевр автомобилестроения… а поди ж ты!
Ого! Ни фига себе! Реплика или настоящий предвоенный БМВ? Нет, похоже, настоящий — для репликара слишком пожеванный, видно, что неоднократно крашенный. БМВ третьей серии, тридцать восьмого года, купе, отчаянно желтого цвета — великолепный образец немецкого дизайна. Красавец! И на ходу — судя по тому, что припаркован небрежно, двумя колёсами на тротуаре. Так машины на длительное хранение не ставят…
Вдруг в правом кармане раздался характерный перелив сотового — ЕСТЬ!
— Да, слушаю!
— Александр, подходите к среднему корпусу, ко второму подъезду от вас.
Так, по ходу, майор Шепелев нашел искомое авто. Что ж, значит, Байюс сегодня ночует дома, и машина его при нём. Посмотрим, что там у неё внутри, заглянем ей под капот, как говорится…
Ага, вот она, таратайка господина Байюса Шимона… Да, чёрный «вольво», семьсот сороковая модель, универсал. Правое переднее крыло — есть? Есть! — зелёный крест из четырех стрел в белом ромбе, с буквой Н посередине — символ партии Салаши, теперь — в слегка измененном виде — эмблема Jobbik-а…
— Саня, она? — быстро подошедший Гонт дёрнул его за рукав куртки.
— Она. Так, давай-ка отойдем чуть в сторонку, вон как раз лавочка под акацией.
Они отошли от чёрного «вольво» и уселись на изрядно пожившую садовую скамейку, всю изрезанную душераздирающими признаниями в любви (или проклятьями? Жаль, не настолько хорошо знаю венгерский, чтобы понять эти излияния…) — по-видимому, излюбленному месту здешней алкашни, если судить по пустым бутылкам из-под дешевого пойла, заполнившим рядом стоящую урну. Оно и хорошо: нечаянный прохожий подумает — собрались пьяницы… Впрочем, людей поблизости не было, так что опасаться случайного свидетеля не стоило; к тому же «вольво» стоял очень удобно — удобно для «потрошения», разумеется — наполовину прикрытый от глаз любопытствующих жильцов чем-то вроде трансформаторной будки. Ай да Байюс, ай да молодец, хорошо припарковался!
Одиссей вполголоса произнес:
— Так, мужики, диспозиция такая — ты, Саня, вскрываешь эту жестянку, так, чтобы она не вякнула, после чего накрываешь её со стороны дома вот этим рядном, — Одиссей протянул Гонту специально запасённый кусок чёрной ткани. — Вы, Андрей Викторович, обыскиваете багажник — сначала с помощью фонаря, затем, если заметите следы крови — под ультрафиолетом они будут видны, даже если кровь замывали — прикладываете к ним вот эти вот тесты. Как только на них проявится люминесцентная полоска — хотя бы на одном! — всё, значит, кровь обнаружена на сто процентов. После этого берете вот эту бумажку, — Одиссей подал майору Шепелеву скомканное заявление покойного полковника, — и аккуратно засовываете её куда-нибудь в полость в багажнике — так, чтобы текст после изъятия был читаем. Задача понятна?
И Шепелев, и Гонт молча кивнули.
— Тогда — вперед. Я на стрёме. Если что — кашляю, вы замираете и сливаетесь с темнотой. Это не сложно, вам достаточно будет лишь перестать двигаться и погасить фонарь — вряд ли у случайных прохожих будут с собой приборы ночного видения. Да, Андрей Викторович, лампу, когда будете работать в багажнике, укройте курткой — с головой. Перчатки все взяли? — Подельники Одиссея разом кивнули, — Ну вот и славно. Всё, по местам стоять, с якоря сниматься.
Одиссей обошел «вольво», протиснулся меж двух «корейцев» и занял позицию у подъезда — усевшись на ограждение, отделявшее тротуар от газона. Так, вроде вокруг тихо. Народ или уже спит, или уставился в телевизоры — если какой запознившийся гуляка и появится, то вряд ли будет старательно рассматривать ряды припаркованных машин, тем более — стоящих в глубине двора, далеко от тротуара. Но всё равно — страховка не повредит…
Так, Гонт, по ходу, приступил — хотя отсюда практически ничего не видно, так, какая-то тень у правой передней двери… Оп-па! Прерывистое мигание синей лампочки оборвалось — стало быть, сигнализация йок… Хорошо, теперь не забудь накрыть машинку саваном — чтобы жильцы дома, вышедшие покурить, не заметили странных отблесков во глубине чёрного «вольво»… Ага, накрыл. Скрипнула задняя дверь — майор Шепелев забрался в багажник. Чёрт, ну сказал же ему, чтобы накрылся с головой! Ага, свет исчез… Значит, накрылся. Сколько ему тот багажник надо обшарить? Минуты три, от силы. Дай Бог, чтобы всё прошло штатно…
Да, всё же изрядно сдал Будапешт… Туристические зоны — те, понятно, сияют и искрятся, море света и прочие забавы на потребу взыскательной публике — ничего удивительного, это туризм, как говориться, живая копейка в дом. А вот сам город — медленно, но верно приходит в упадок… Даже центральные кварталы — выглядят обшарпанно, а уж об окраинах что и говорить! Тот же Пештэржебет — вдоль трамвайных путей горы мусора, на станции метро Хатар ут — ночлежка бомжей прямо в переходе… Жуть. Не пошла на пользу венгерской столице демократия! Хотя… Во времена социализма город тоже не всегда холили и лелеяли — в пятьдесят шестом все стены Белвароша Пешта были выщерблены пулями — и нашими, и мятежников. И те, и другие настрелялись вдоволь — а досталось всё красавцу-городу…
Ага, сворачиваются. Ну?
Первым подошедший майор Шепелев протянул Одиссею два теста. На обоих едва заметно пульсировали флуоресцентные полоски. Как говорится, quod erat demonstrandum…
— Где? — обратился вполголоса Одиссей к майору.
— Первая — под самыми сиденьями, там длинная коричневая полоса. Видно, что замывали, но замыли плохо — под лампой сразу обнаружилась. А вторая… а вторая — на плоскогубцах. — В словах майора Шепелева проскользнула затаённая боль. Сглотнув, он добавил: — Бумагу, что вы дали, уложил надежно, будут искать — найдут, а так она в глаза не бросается.
Но Одиссей его уже не слышал; после слов майора о плоскогубцах у него перехватило дыхание, в голове тяжело запульсировало, лицо мгновенно охватило жаром, уши заложило, как будто ватой. Ногти! Эти суки вырывали старику ногти плоскогубцами! Мрази!
Нет, ребята, вы за это ответите! И не через несколько месяцев, не после следствия и суда, и не какими-то жалкими несколькими годами заключения — а здесь и сейчас! И жизнью!
Пересилив себя, спросил майора Гонта, изо всех сил стараясь, чтобы голос его не выдал:
— Саня, у этой сигнализации какой принцип?
Тот пожал плечами.
— Да простенькая жужжалка, открывается на раз. На профанов рассчитана. Если
