челюсти к горлу, и он нежно сжимает.
Почему мне это нравится? Почему этот маленький жест доминирования заставляет меня сжиматься и вздрагивать? Почему он должен заставлять меня стонать?
Своим властным голосом он говорит: — Засунь пальцы себе в трусики и прими этот член себе в глотку.
Балансируя на одной руке, я просовываю другую руку между ног, нащупываю влажные трусики, отодвигаю их в сторону. Как только мои пальцы скользят по пульсирующему клитору, я расслабляю горло и скольжу губами по его стволу так глубоко, как только могу.
Он стонет, потом ругается, его рука горячо сжимает мое горло. Затягивает.
Я медленно отхожу, открываю глаза, чтобы посмотреть на него, когда сосу его кончик. Его глаза затуманены, он тяжело дышит, облизывая губы, наблюдая за мной.
Он спускается вниз и ласкает мою грудь через рубашку, сначала одну, потом другую, перекатывая мои твердые соски между пальцами, сжимая их полноту грубой, нуждающейся хваткой. Я задаю ритм, мои бедра покачиваются на моей руке, когда я беру его глубоко в горло и снова выпускаю, мое сердце колотится, как сумасшедшее.
— Я отшлепаю тебя, — бормочет он. — Не кончай.
Не кончать? Что он имеет в виду под "не кончай"? Разве это не то же самое, что...
ЩЛЕП!
Я подпрыгиваю, тяжело втягивая воздух через нос. Когда он шлепает меня снова, я скулю от боли и быстрее работаю пальцами между ног. Я такая мокрая, что слышу звук, который я издаю в комнате, даже над тихим барабанным боем дождя. Я сильнее сосу его член, жадно заглатывая как можно больше.
— Господи, Оливия. Ты такая чертовски красивая. Боже мой.
Каждое следующее слово прерывается одышкой. Он наклоняется и снова шлепает меня по заднице, шесть раз подряд. Мой оргазм приближается, как волна на гребне. Конечно, он знает.
— Этот оргазм принадлежит мне. Он принадлежит моему члену, а не твоим пальцам. Не смей кончать до того, как я буду внутри тебя.
Или что? Отшлепаешь меня?
Я схожу с ума. Наверное, так и есть. Единственная причина, почему я не смеюсь, заключается в том, что мне в горло воткнули двенадцатидюймовую стальную трубу, но я чувствую себя высоко, как отвязанный воздушный змей, бездумно парящий в небе, падая в яркое, опасное небытие.
Вдруг его член исчезает, и я падаю на спину, удивленно моргая глазами, когда Джеймс нависает надо мной.
— Я не пытаюсь наказать тебя, не позволяя тебе кончить, — говорит он отрывисто, — Просто если мы оттягиваем как можно дольше, это увеличивает удовольствие. Это называется эджинг или управление оргазмом.
Эджинг-смеджинг! Давай просто доведем эту крошку до самого дома! Лежа под ним, я потею и дрожу, не в состоянии говорить.
— Хорошо?
Стону в знак протеста, закрывая глаза.
Он целует меня в шею, шепча: — Скажи мне, чего ты хочешь. Если тебе действительно надо кончить прямо сейчас, скажи мне. Ты же знаешь, что я о тебе позабочусь.
Я открываю глаза и смотрю на него. Он смотрит на меня с напряженным вниманием, его темные волосы спадают на лоб, лицо затененное, красивое и полное тревоги.
Что-то в моей груди отпирается. Тяжелая дверь со скрипом открывается на ржавых петлях, впуская свет.
— Ладно, — говорю я, мой голос почти не слышен. — Давай сделаем всю эту штуку с управлением. Я тебе доверяю.
Он застывает. Кажется, он даже не дышит. Но под всем этим спокойствием и совершенным контролем что-то массивное бурлит и горит, вырывается из темноты, ища глубины его глаз.
— Ты мне доверяешь?
— Да.
Он произносит мое имя благоговейным шепотом, поднимая руку, чтобы нежно убрать прядь волос с моей щеки и заправить ее за ухо.
Я говорю: — Не будь таким странным, любовничек. У меня не было секса с тех пор, как Duran Duran возглавляли хит-парады. Давай сделаем это.
Он качает головой, тихо смеясь. — Ты вообще уже существовала в 1980—х?
— Да.
— Так ты занималась сексом в детстве?
— Нет. Гадость. Пожалуйста, дай мне свой рот сейчас.
— Конечно. — Он опускает голову и нежно целует меня в горло.
— Не там.
Подняв голову, он посылает мне ленивую и знакомую улыбку. — Нет? А где же тогда?
— Между ног.
Он качает головой и выгибает брови, будто не понимает, о чем я говорю.
— На киске.
Он насмешливо шепчет: — Оооо, там.
— Да, пожалуйста. Сейчас, пожалуйста. Если только ты не хочешь отшлепать меня там, потому что я это люблю.
Он смотрит на меня, его улыбка исчезает. Он изучает меня, его напряжение растет с каждой секундой, пока он не говорит низким, лаконичным голосом: — Это хорошо, что ты здесь ненадолго. Иначе я бы сделал тебя своей.
Его слова волнуют меня, как и страсть в его глазах. Но страсть сдерживается той темнотой, которая появляется в неожиданные моменты, темнотой, которая должна была бы напугать меня, но вместо этого вызывает желание погрузиться в нее и потеряться в ней.
— Ты так говоришь, будто быть твоей было бы плохо.
— Это не было бы хорошо, Оливия. Не для тебя.
— Почему нет?
После напряженного колебания он пробормотал: — Деликатная тема.
Снаружи гремит гром. Треск белой молнии ненадолго освещает комнату. Я отталкиваю жуткое и иррациональное ощущение, что сама природа предостерегает меня от него, и беру в руки его челюсть.
Глядя глубоко в его прекрасные голубые глаза, я говорю: — Ты не можешь видеть себя так, как вижу я, Джеймс. Любая женщина была бы счастлива принадлежать такому мужчине, как ты. Однажды ты найдешь свою половинку. И кем бы она ни была, я надеюсь, что никогда ее не встречу, потому что я буду так завидовать, что захочу ударить ее прямо в лицо.
Он вдыхает, ноздри раздуваются. Его глаза сужаются до щелей.
Затем, с поразительной жесткостью, он прижимает свой рот к моему.
Он целует меня так жадно, что у меня мгновенно перехватывает дыхание. Мое сердце бешено колотится, так сильно, что кажется, будто оно бьется за пределами моей груди. В следующий момент он исчезает, встает на колени, чтобы стянуть мою тонкую футболку мне на грудь, на лицо и руки. Он собирает ее вокруг моих запястий и связывает концы вместе, сильно затягивая узел.
Схватив меня за предплечья, он прижимает мои запястья к матрасу над моей головой и смотрит на меня сверху вниз. Его глаза стеклянные и горят, как будто у него
